Пески Амона

Стояла тихая, безмятежная ночь, и из моря только что начала восходить луна, вычертив длинную серебряную дорожку от горизонта до реки. Девушка скинула одежды, распустила волосы и в лунном свете вошла в воду. Ее тело, ласкаемое волнами, светилось, как полированный мрамор.

— Ты прекрасна, как богиня, Дауния, — прошептал Александр, выходя из тени.

Девушка погрузилась по подбородок и обернулась.

— Не причиняй мне зла. Я посвящена богу.

— Чтобы искупить совершенное в древности изнасилование?

— Чтобы искупить всякое изнасилование. Женщины вечно осуждены страдать.

Царь разделся и тоже вошел в воду. Девушка, закрываясь, прижала руки к груди.

— Говорят, Афродита Книдская, изваянная божественным Праксителем, так же прикрывает грудь, как ты сейчас. Афродита тоже стыдлива… Не бойся. Иди ко мне.

Она медленно пошла к нему по камням на дне. Ее божественное тело, по которому струилась вода, постепенно появлялось из моря, а морская поверхность опускалась, лаская ее бока, а потом живот.

— Сплавай со мной к кургану Ахилла. Я не хочу, чтобы кто-нибудь нас увидел.

— Плыви за мной, — сказала Дауния. — Надеюсь, ты хорошо плаваешь.

Она повернулась на бок, скользя по волнам, как Нереида, нимфа пучины.

Широкий залив, уже освещенный кострами лагеря, заканчивался мысом, на самом конце которого возвышался земляной курган.

— Не беспокойся, я хорошо плаваю, — ответил девушке Александр.

Держась подальше от берега, девушка пересекала залив посредине, направляясь прямо к мысу. Она двигалась изящно, легко и плавно, рассекая воду почти бесшумно, как морское создание.

— Ты очень смелая, — заметил Александр, тяжело дыша.

— Я родилась на море. Подумай, тебе все еще хочется добраться до Сигейского мыса?

Александр молча продолжал плыть, пока не увидел, как в свете луны вдоль песчаного берега расцветает пена и на берег набегают волны, облизывая основание большого кургана.

Держась за руки, они вышли из воды, и царь подошел к темной громаде могилы Ахилла. Он чувствовал, или ему казалось, что он чувствует, как дух героя проникает в него, и, когда Александр повернулся к своей спутнице, которая стояла, выпрямившись перед ним в серебристом свете, и в темноте ловила его взгляд, ему померещилось, что он видит розовощекую Брисеиду [3].

— Подобные мгновения дозволены лишь богам, — прошептал Александр, поворачиваясь в дуновениях теплого морского ветра. — Вот здесь, на этом месте, сидел Ахилл, оплакивая смерть Патрокла. И здесь его мать, океанская нимфа, дала ему выкованные богом доспехи.

— Так значит, ты веришь в это? — спросила девушка.

— Да.

— Но почему же тогда в храме…

— Здесь все не так. Ночью еще можно услышать отдаленные, уже затихшие голоса. И ты сияешь передо мной без покровов.

— А ты, в самом деле, царь?

— Посмотри на меня. Кто я, по-твоему?

— Ты юноша, чье лицо я видела во сне, когда спала с моими подругами в святилище богини. Юноша, которого я хотела бы любить.

Александр приблизился и положил голову ей на грудь.

— Завтра я ухожу. Через несколько дней меня ждет суровая битва. Я одержу победу или погибну.

— Тогда, если хочешь, насладись мной на этом еще теплом песке и позволь мне сжать тебя в объятиях, пусть даже потом нам придется пожалеть об этом. — Дауния поцеловала его долгим поцелуем, гладя его волосы. — Подобные мгновения дозволены только богам. И мы станем богами, пока длится ночь.

ГЛАВА 2

Александр разделся догола перед построившимся войском и по древнему обычаю трижды пробежал вокруг могилы Ахилла. Гефестион проделал то же самое вокруг могилы Патрокла. На каждом круге более сорока тысяч человек выкрикивали:

Алалалай!

Каллисфен воскликнул:

— Какой актер!

— Ты так думаешь? — спросил Птолемей.

— Не сомневаюсь. Он верит в мифы и легенды не больше нас с тобой, но держится так, будто они правдивее реальности, и тем самым демонстрирует своим солдатам, что мечты достижимы.

— Можно подумать, ты его знаешь, как свои пять пальцев, — саркастически заметил Птолемей.

— Я учился наблюдать не только за природой, но и за людьми.

— Тогда ты должен понимать, что никто не может сказать, будто знает Александра. У всех на глазах его поступки, но не его замыслы. Их понять невозможно. Он верит и не верит одновременно, он способен на беззаветную любовь и на безумные порывы злобы, он…

— Что?

— Он разный. Я впервые встретился с ним, когда ему было семь лет, но до сих пор не могу сказать, что по-настоящему знаю его.

— Возможно, ты и прав. Но сейчас все его солдаты верят, что он оживший Ахилл, а Гефестион — Патрокл.

— Они и сами сейчас в это верят. В конце концов, не ты ли решил на основании своих астрономических вычислений, что наше вторжение произошло в тот самый месяц, когда началась Троянская война — ровно тысячу лет назад?

Александр тем временем снова оделся и облачился в доспехи. Его примеру последовал и Гефестион. Оба сели на коней. Военачальник Парменион приказал трубить в трубы, и Птолемей тоже вскочил в седло:

— Мне нужно ехать к своей части. Александр начинает смотр войска.