Пески Палестины

Нет, криками сейчас делу не поможешь. Бурцев пошел на таран. Здоровенная туша дромадера с разбега вклинилась между всадниками, отбросила в стороны лошадей.

— В чем дело? — рыкнул Бурцев по‑татарски.

— Он татарин! — взвизгнул Бейбарс на том же языке.

— Эка невидаль! Ну и подумаешь! В моих жилах тоже течет татарская кровь и ниче…

Фьюить!

— …го!

Бурцев едва успел уклониться от размашистого сабельного удара.

— Убью, шайтановы дети! Обоих убью!

Звяк‑ш‑ш!

Уж второй удар неминуемо снес бы Бурцеву голову, не окажись на пути сверкающего клинка ствол МG‑42. Третьего выпада, к счастью, не последовало. Воспользовавшись благоприятным моментом, Бурангул что было сил шибанул сверху вниз по эфесу вражеского оружия, выбил саблю из рук эмира, бросил свою, цапнул Бейбарса за пояс.

Дальше пошла татарская народная забава — борьба в седлах да на кушаках. Пыхтели противники недолго: тут уж юзбаши оказался сильнее и опытнее мамлюка. С коней в итоге упали оба, но Бурангул сидел сверху, а Бейбарс под татарином плевался песком и невнятными ругательствами.

Взвыли, загалдели, замахали саблями наголо подоспевшие сарацины. Горячие бойцы Бейбарса, толком не разобравшись, рвались в драку. Дружинники Бурцева — тоже с обнаженной сталью — сгрудились живой стенкой перед воеводой и Бурангулом. Рыцари‑тяжеловесы Жана Ибеленского подзадержались — пылят вон неподалеку. Пока еще доскачут…

А арабы надвигались, не скрывая своих намерений. Блин! Намечалась нешуточная резня с превосходящими силами сарацин.

— Э! Э! Э! Парни! — Бурцев обратил в сторону воинственных союзничков пулемет. На охладительном кожухе ствола красовался глубокий след доброй дамасской стали, но от этого МG‑42 не утратил ни боеспособности, ни грозного вида.

Глава 26

Всадники придержали коней. В рукопашную сарацины не полезли. Зато лучники в задних рядах торопливо расстегивали саадаки и колчаны.

— Мафиш! Миш мумкин![36] — Между противниками, как шайтан из коробочки, выскочил Хабибулла на пегом жеребце.

То ли своевременный призыв уважаемого аксакала сделал свое дело, то ли лязг пулеметного затвора. А может, арабы поостыли, убедившись, что убивать их драгоценного эмира никто не собирается. И ведь в самом деле… Бурангул уже отпустил Бейбарса. Подобрал обе сабли, отошел подальше. От греха… Мамлюкский предводитель, поднявшись, стряхивал песок и сыпал проклятиями.

Подоспела рыцарская конница. Остановились. Молчали сейчас все — угрюмо и напряженно. Говорили только Бейбарс и Хабибулла. Переругивались, точнее. Видимо, араб, ходивший в друзьях у Айтегина, имел право отчитывать молодого эмира. И Хабибулла этим правом пользовался в полной мере.

Кричали они долго. Потом взяли на полтона ниже. И еще на полтона. И еще… В конце концов вспыльчивый мамлюк утихомирился.

— Кулю тамэм?[37] — поинтересовался напоследок Хабибулла.

— Аюа,[38] — буркнул Бейбарс. И дал отмашку своим воинам.

Сарацины вложили клинки в ножны, убрали луки. Мир‑дружба‑жвачка‑кумыс? Хабибулла повернулся к Бурангулу:

— Отдай саблю эмиру.

Юзбаши вернул трофей.

Бейбарс принял клинок, недовольно бросил в ножны. Вскочил на коня. Стеганул плетью, умчался вперед — к головному дозору. Ну да, обидно, небось, такому гордецу потерпеть поражение при всем честном народе. Хотя, с другой стороны, мамлюк ведь нападал на двух противников сразу. Причем один был с «шайтановым оружием». Это обстоятельство все же должно оправдать Бейбарса в глазах подчиненных.

— Чего он так взбеленился‑то? — поинтересовался Бурцев.

— Татар не любит, — коротко ответил Хабибулла.

— Ну, это я уже понял. А почему?

— Так. Давние счеты…

Непорядок! Бурцев нахмурился. Конфликты в отряде ему не нужны. В самом деле, что за дела такие?! Что за разборки на межнациональной почве?! Не успели до Торона добраться, а бойцы уже рубятся друг с другом! Дуэлянты хреновы…

Бурцев поспешил вслед за Бейбарсом. Догнал. Подъехал вплотную. Окликнул с высоты верблюжьего горба по‑татарски:

— В чем дело, эмир?

Бейбарс насупился, отвернулся.

— Мне казалось, у нас сейчас общий враг. Выясняя отношения между собой, мы только играем ему на руку.

— У меня много врагов, Василий‑Вацлав.

— Охотно верю. Но все‑таки какие претензии к Бурангулу?

— Он татарин.

Опять двадцать пять!

— А поподробнее?

Бейбарс помедлил немного. И ответил. Поподробнее. Затянул — уныло и монотонно, словно какой‑нибудь степной акын…