Пески веков (сборник)

Я вздохнул. Меня предупреждали, что случаются неудачные дни.

— В чем заключается ваш новый эффект, дядя Отто? — спросил я.

Он ответил:

— Я могу уходить назад во времени и извлекать предметы из прошлого.

Я действовал быстро. Левой рукой достал из жилетного кармана часы и беспокойно посмотрел на них. Правой потянулся к телефону.

— Да, дядя, — сердечно сказал я, — я только что вспомнил об очень важном свидании, на которое уже опаздываю. Всегда рад вас видеть. Боюсь, что сейчас должен с вами попрощаться. Да, сэр, увидеться с вами — удовольствие, большое удовольствие. Ну, до свиданья. Да, сэр…

Поднять телефонную трубку я не смог. Я ее поднимал, да, но руки дяди Отто прижимала ее книзу. И спорить невозможно. Я вам говорил, что дядя был в гейдельбергской команде борцов в 32 году?

Он мягко (для себя) взял меня за локоть, и я обнаружил, что стою. И тем самым экономлю силы.

— В мою лабораторию пошли, — сказал он.

И в его лабораторию мы пошли. И так как у меня не было ни ножа, ни желанию отрезать левую руку по плечо, я в его лабораторию пошел тоже…

Лаборатория моего дяди Отто вдоль по коридору и за углом в университетском здании. Со времени открытия эффекта Шлеммельмайера его освободили от всех занятий и предоставили самому себе. И лаборатория об этом свидетельствовала.

Я спросил:

— А вы ее не закрываете?

Он хитро взглянул на меня, сморщив нос.

— Она закрыта. С помощью реле Шлеммельмайера. Я думаю слово — и дверь открывается. Без этого никто не может зайти. Даже президент университета. Даже уборщик.

Я пришел в возбуждение.

— Дядя Отто! Мысленный замок может принести вам…

— Ха! Я должен продать патент, чтобы кто-нибудь разбогател? После прошлого вечера? Никогда. Я сам богатым стану.

Вот каков мой дядя Отто. Он не из тех, с кем приходится долго спорить, прежде чем они увидят свет. Ч ним вы знаете, что он никогда света не увидит.

Поэтому я сменил тему. Я сказал:

— А машина времени?

Дядя Отто на фут выше меня, на тридцать фунтов тяжелее и силен, как бык. Приходится ограничивать свое участие в споре, иначе посинеешь.

Я посинел соответственно.

Он сказал:

— Шшш!

Я его уже понял.

Он выпустил меня и сказал:

— Никто не знает о проекте Х. — И повторил подчеркнуто: — Проект Х. Понял?

Я кивнул. Говорить я не мог, гортань приходит в себя медленно.

Он сказал:

— Я не прошу тебя на слово мне верить. Я буду тебе демонстрировать.

Я старался держаться поближе к двери.

Он сказал:

— У тебя есть бумажка с твоим почерком?

Я порылся во внутреннем кармане жилета. Там у меня заметки для возможного письма возможного клиента когда-нибудь в будущем.

Дядя Отто сказал:

— Не показывай мне. Просто порви. На маленькие кусочки порви и кусочки в мензурку положи.

Я разорвал листок на сто двадцать восемь частей.

Он задумчиво посмотрел на них и начал нажимать кнопки на… ну, на машине. На ней толстая опаловая стеклянная пластинка, похожая на поднос дантиста.

Последовало ожидание. Он продолжал колдовать над машиной.

Потом сказал: «Ага!» и еще произнес странный звук, который я не могу передать.

Над стеклянным подносом, примерно в двух футах, появилось смутное изображение листка бумаги. Оно постепенно приобрело резкость, и… к чему тянуть? Это был мой листок. Мой почерк. Абсолютно четкий. Абсолютно законный.

— Можно его взять? — Я говорил хрипло — отчасти от удивления, отчасти из-за мягкого способа обращения моего дяди.

— Нет, — ответил он и провел сквозь него рукой. Бумага осталась нетронутой. Он сказал: — Это только изображение в фокусе четырехмерного параболоида. Второй фокус в прошлом, до того, как ты порвал листок.

Я тоже провел рукой. И ничего не почувствовал.

— Теперь смотри, — сказал он. Нажал кнопку на машине, и изображение листка исчезло. Потом он взял несколько листков бумаги из пачки, бросил их в пепельницу и поднес к ним горящую спичку. Потом выбросил пепел в раковину. Снова нажал кнопку, и бумага появилась, но с отличиями. Кое-где не хватало неровных кусков.

— Сгоревшие листы? — спросил я.

— Да. Машина должна проследить по времени гипервекторы молекул, на которые она сфокусирована. Допустим, некоторые молекулы рассеялись в воздухе — пф-ф-ф!

Я понял.

— Ну, если у вас пепел документа?

— Только молекулы этого пепла можно проследить.

— Но они будут так распределены, — заметил я, — что можно будет увидеть очертания всего документа.

— Гмм. Может быть.

Идея все более захватывала меня.

— Послушайте, дядя Отто. Знаете ли вы, сколько заплатит департамент полиции за такую машину? Да это будет такая помощь законным…

Я замолчал. Мне не понравилось, как он напрягся, вежливо спросил:

— Что вы сказали, дядя Отто?

Он проявил поразительное спокойствие. Реагировал только криком.

— Раз и навсегда, племянник. Все мои открытия отныне только я один использую. Сперва мне нужно начальный капитал получить. Капитал из другого источника, без моих идей продавания. После этого я фабрику по изготовлению флейт открываю. И потом, много спустя, ради прибыли времявекторную машину производить могу. Но сначала флейты. Прежде всего мои флейты. Вчера вечером я поклялся.