Пески времени

Когда животные неслись по узкой улице, полдюжины человек, одетых в яркие праздничные костюмы, сдвинули баррикады, и быки, свернув с огражденной улицы и вырвавшись на свободу, ринулись к центру города. В одно мгновение веселое празднество превратилось в кошмар. Разъяренные животные врезались в толпу остолбеневших зрителей.

Сметенные и растоптанные быками, мальчик с дедушкой погибли одними из первых. Рога безжалостно вонзились в детскую коляску, убив ребенка и сбив с ног его мать, тут же раздавленную насмерть. В воздухе повсюду витала смерть. Животные бросились на беспомощных зрителей, повергая на землю женщин и детей, пронзая своими длинными страшными рогами прохожих, валя торговые палатки, разбивая статуи, сметая все, что на беду оказалось на их пути. Кричавшие от ужаса люди отчаянно пытались укрыться от несших смерть чудовищ.

Неожиданно на пути быков появился ярко-красный грузовик. Повернув, они бросились к нему по улице де Эстрелья, той, что вела к Памплонской тюрьме.

Тюрьма представляла собой мрачное двухэтажное каменное здание с толстыми решетками на окнах. На каждом из его четырех углов возвышалось по башне, над входом развевался красно-желтый испанский флаг. Каменные ворота вели в маленький дворик. На втором этаже располагались камеры для приговоренных к смертной казни.

Здоровенный охранник с автоматом в форме военной полиции вел по коридору второго этажа тюрьмы священника, облаченного в черную сутану.

Заметив промелькнувшее в глазах священника недоумение при виде оружия, охранник сказал:

– Лишняя предосторожность никогда не помешает, падре. В этих камерах – самые отъявленные подонки.

Охранник подвел священника к металлоискателю, очень похожему на те, что установлены в аэропортах.

– Простите, падре, но таков порядок.

– Конечно, сын мой.

Когда священник стал проходить через кабинку, в коридоре раздался пронзительный визг сирены. Охранник инстинктивно сжал автомат.

Повернувшись, священник улыбнулся.

– Это моя оплошность, – сказал он, снимая тяжелый металлический крест, висевший у него на шее на серебряной цепочке, и протягивая его охраннику.

На этот раз, когда он проходил через кабинку, металлоискатель молчал. Охранник вернул священнику крест, и они вдвоем продолжили свой путь в глубь тюрьмы.

В коридоре стояла невыносимая вонь, исходившая из камер.

Охранника тянуло пофилософствовать:

– Знаете, падре, вы зря теряете здесь время. У этих зверей нет души, которую вы собираетесь спасать.

– И все-таки мы не должны терять надежды, сын мой. Охранник покачал головой.

– Говорю вам, ворота ада уже распахнуты в ожидании их обоих.

Священник с удивлением взглянул на охранника:

– Обоих? Мне сказали, что исповедаться хотят трое.

Охранник пожал плечами.

– Мы немного сэкономили ваше время. Самора скончался сегодня утром в лазарете. Сердечный приступ.

Они дошли до двух последних камер.

– Пришли, падре.

Охранник отпер одну из дверей и осторожно отошел, пропуская вперед священника. Затем он запер дверь и встал в коридоре, готовый отреагировать на малейший сигнал тревоги.

Священник подошел к человеку, лежавшему на правой койке.

– Как твое имя, сын мой?

– Рикардо Мельядо.

Священник внимательно смотрел на него. Трудно было понять, как выглядел раньше этот человек. Его избитое в кровь лицо было таким опухшим, что глаз почти не было видно.

– Рад, что вы пришли, падре, – произнес заключенный, едва шевеля распухшими губами.

– Долг церкви – спасти тебя, сын мой, – ответил священник.

– Сегодня утром меня повесят?

Священник слегка похлопал его по плечу:

– Тебя приговорили к смертной казни гарротой.

Рикардо Мельядо уставился на него.

– Нет!

– Мне очень жаль. Приказ отдан самим премьер-министром. – Затем священник положил руку на голову заключенного и монотонно начал: – Поведай мне о своих грехах...

– Я много грешил в помыслах, деяниях, и я всем сердцем раскаиваюсь в своих грехах, – сказал Рикардо Мельядо.

– Молю Отца Нашего Небесного о спасении твоей души. Во имя отца, и Сына, и Святого Духа...

Стоя возле камеры, охранник слушал и про себя думал: «Что за пустая трата времени. Господь просто плюнет ему в глаза».

Священник закончил:

– Прощай, сын мой. Да примет Господь твою душу с миром.

Священник подошел к двери камеры, и охранник, отперев ее, отступил, наведя автомат на заключенного. Затем, заперев дверь, охранник подошел к соседней камере и открыл ее.

– Он ваш, падре.

Священник вошел во вторую камеру. На лице находившегося там человека тоже были следы жестоких побоев. Священник окинул его внимательным взглядом.

– Как твое имя, сын мой?

– Феликс Карпио.

Это был крепкий бородатый мужчина со свежим синеватым шрамом, видневшимся на щеке сквозь бороду.

– Я не боюсь смерти, падре.

– Это хорошо, сын мой. Никому из нас ее не миновать.

Пока священник выслушивал исповедь Карпио, до здания докатился отдаленный звук, сначала приглушенный, он становился все громче и громче. Это был грохочущий стук копыт, смешавшийся с криками разбегавшейся толпы. Охранник встревоженно прислушивался. Шум быстро приближался.

– Вы бы поторопились, падре. На улице творится что-то неладное.

– Я закончил.