Песнь Ахилла

Одиссей и Диомед – с улыбками, поклонами – шагнули вперед, приветствуя ее. Она отвечала им хоть и вежливо, но с нетерпением. Глазами она уже выискивала супруга, которому была обещана. Она быстро нашла его – увидела золотые кудри. И заулыбалась от увиденного.

Поймав ее взгляд, Ахилл шагнул к ней, оказавшись на самом краю помоста. Он был к ней так близко, что мог ее коснуться – и почти было коснулся, протянув руку к ее узким, белым, будто отполированные морем раковины, пальцам.

И тут девушка споткнулась. Помню, как нахмурился Ахилл. Помню, как он попытался ее подхватить.

Но она не падала. Ее, спиной вперед, тащили к стоявшему позади нее алтарю. Никто не заметил, когда Диомед успел ее схватить, но он уже давил своей ручищей на тонкую ключицу, прижимал ее к камням алтаря. Она так испугалась, что даже не сопротивлялась, не понимая, что происходит. Агамемнон рывком выхватил из-за пояса какой-то предмет. Взмахнул им, и он засверкал на солнце.

Острие ножа обрушилось на ее горло, кровь окропила алтарь, хлынула на платье. Захлебнувшись, она хотела что-то вымолвить и не сумела. Она задергалась, забилась, но царь крепко ее держал. Ее сопротивление с каждым мигом угасало, она уже почти не сучила ногами – и, наконец, замерла.

Руки Агамемнона блестели от крови. Он нарушил тишину:

– Богиня довольна.

Кто знает, как все могло бы тогда обернуться? Воздух сгустился от солоно-железного запаха смерти. Человеческая жертва была мерзостью, от которой в наших краях давно избавились. И ведь это его дочь. Мы гневались и ужасались, в нас крепла ярость.

Но не успели мы двинуться с мест, как что-то коснулось наших щек. Не веря себе, мы остановились – и вот оно, снова. Что-то нежное, прохладное, пахнущее морем. Воины заперешептывались. Ветер. Ветер подул. Исчезли желваки на скулах, обмякли напряженные мускулы. Богиня довольна.

Ахилл застыл, словно прирос к помосту. Я схватил его за руку, потащил в шатер. Взгляд у него был безумный, лицо забрызгано ее кровью. Я стал было вытирать ее мокрой тряпицей, но он вцепился мне в руку.

– Я мог им помешать, – сказал он. Он был очень бледен и говорил хрипло. – Я был совсем рядом. Я мог ее спасти.

Я покачал головой:

– Ты же ничего не знал.

Он зарылся лицом в ладони и замолчал. Я обнял его, шепча все подряд неуклюжие утешения, какие только шли мне на ум.

Умыв запятнанные руки и переменив окровавленные одежды, Агамемнон вновь созвал всех на площади. Артемида, сказал он, недовольна кровопролитием, которое собирались учинить наши несметные войска. И за это она потребовала своего рода плату – вперед. Но одними коровами она бы не удовольствовалась. Она потребовала деву-жрицу, человеческую кровь в уплату за человеческую кровь, и лучше всего для этого подойдет старшая дочь предводителя.

Ифигения, сказал он, пошла на это по собственной воле. Мало кто стоял так близко, чтобы заметить панический ужас в ее глазах.

И они с облегчением поверили лжи своего военачальника.

Ее сожгли в тот же вечер, на костре из ветвей кипариса, дерева наших темнейших богов. Агамемнон откупорил сотню бочонков вина по случаю празднества: завтра, с утренним приливом, мы отплываем в Трою. В нашем шатре Ахилл наконец забылся усталым сном, уронив голову мне на колени. Я гладил его лоб, наблюдая, как подергивается во сне его лицо. В углу валялся окровавленный наряд жениха. Я смотрел на него, и грудь сдавливало жаром. То была первая смерть, которую он видел. Я осторожно убрал его голову с колен и встал.

Снаружи пьяные воины орали и горланили песни, упиваясь до бесчувствия. На берегу вздымалось погребальное пламя, которое подкармливал ветер с моря. Я шел мимо костров, мимо пошатывающихся воинов. Я знал, куда иду.

У входа в его шатер стояли стражники – но развалясь, клюя носами.

– Ты кто такой? – вскинувшись, спросил один из них.

Я прошел мимо, откинул полог шатра.

Одиссей обернулся. Он стоял возле маленького стола, водя пальцем по карте. Рядом с ней – блюдо с остатками еды.

– Приветствую, Патрокл. Все хорошо, я его знаю, – сказал он стоявшему у меня за спиной и мычавшему извинения стражнику. Он дождался, пока тот уйдет. – Так и думал, что ты придешь.

Я презрительно фыркнул:

– Ты все равно бы это сказал, что бы ты там ни думал.

Он криво улыбнулся:

– Сядь, если хочешь. Я как раз доедаю ужин.

– Ты дал им ее убить, – не сказал я – сплюнул.

Он придвинул к столу стул.

– С чего ты думаешь, что я мог им помешать?

– Помешал бы, будь она твоей дочерью.

Мне казалось, будто из глаз у меня летят искры. Как я хотел его испепелить.

– У меня нет дочери.

Он отломил кусок хлеба, обмакнул его в подливу. Съел.

– Тогда жена. А если бы это была твоя жена?

Он поднял голову:

– Что ты хочешь от меня услышать? Что я бы так не поступил?

– Да.

– Не поступил бы. Но, наверное, потому Агамемнон и царь Микен, а я правлю всего лишь Итакой.

Как легко он всякий раз находил ответ. Я пришел в бешенство от его невозмутимости:

– Ее смерть на твоей совести!

Кривая ухмылка.

– Ты приписываешь мне чужие заслуги. Я лишь советник, Патрокл. Не предводитель войска.

– Ты нам солгал!