Песнь для Арбонны

— Ты не в том положении, чтобы чего-то требовать, не так ли, Блэз? — Ее тон стал резким. — Или отпускать неприятные замечания по поводу поступков как моего отца, так и моего мужа. — Он почувствовал острие кинжала у своего бедра. Он не захотел реагировать. Держал глаза закрытыми; кажется, это был единственный способ выразить несогласие. Это и молчание. Однажды в Мигнано она поняла, что он недоволен каким-то ее высказыванием на банкете. Ее женщина пришла за ним гораздо позднее обычного в ту ночь. Когда они пришли в спальню Люсианны, Блэз понял, почему. Не меньше сотни свечей разной формы и размера горели вокруг кровати, на которой лежала Люсианна, обнаженная, освещенная мерцающим, пляшущим пламенем всех этих свечей, словно жертвоприношение в каком-то храме мертвых и забытых богов. Она была привязана за лодыжки и запястья, как он сейчас.

В ту ночь она подождала, пока женщина уйдет, и сказала:

— Ты расстроен. У тебя нет на это причин. Делай со мной все, что захочешь. — Он помнил, что даже в то время отметил, что она не просила прощения. Она не из тех женщин, которые просят прощения. Ее тело блестело и переливалось от масла, когда она медленно изгибалась направо и налево при свете свечей; она не улыбалась, глаза ее были огромными. Блэз долго стоял над кроватью, глядя на нее сверху. Потом медленно снял одежду, а она лежала связанная, в этом ослепительном свете, наблюдая за ним… но перед тем, как лечь в постель, он развязал все веревки, которые связывали ее.

Он вспомнил, что Люсианна рассмеялась. Он тогда подумал, что это, возможно, от облегчения. Теперь, переживая еще раз тот момент, он по-другому воспринял ее смех, услышал в нем искреннюю насмешку над его наивностью. Люсианна, какой бы юной она ни была, кажется, всегда была развратной. Он снова почувствовал горечь; возможно, она будет с ним всегда. Бертран де Талаир, подумал вдруг Блэз, так и не смог пережить то, что произошло с ним в любви, когда он был молодым.

Люсианна продолжала молчать. Блэз лежал, отвернувшись, с закрытыми глазами. Он почувствовал, как отодвинулось лезвие кинжала, и секунду спустя услышал голос Люсианны:

— Я думала тогда… Я помню, что думала к концу того лета, до того, как Энгарро был убит… что встретила тебя слишком поздно. — Ее голос звучал странно. Но не это заставило Блэза наконец открыть глаза. Он услышал другой звук из дальнего конца комнаты и почувствовал едва уловимую струйку сквозняка на коже.

Когда он посмотрел на Люсианну, она уже отвернулась от него к двери, и, проследив за ее взглядом, Блэз увидел Кузмана Аримондского, который стоял, обнажив в роскошной улыбке белые зубы, с кинжалом в руке, длинным, как маленький меч.

Люсианна на секунду бросила взгляд на Блэза, глаза ее были широко открытыми и черными от наркотиков; потом совсем повернулась к нему спиной и пошла к камину, оставив лишь пустое пространство между Блэзом и аримондцем, который пришел, чтобы прикончить его. Его действительно притащили сюда кораны Мираваля; последний кусочек головоломки встал на место.

— Привязан веревками, как конокрад, — с восторгом произнес Кузман. — Если бы это было в Аримонде, я бы привязал его в пустыне рядом с муравейником и сам бы полил медом его яйца и глаза, и оставил его там. — Люсиана ничего не сказала. Она смотрела в глубину камина.

— Как мне повезло, что мы не в Аримонде, — холодно произнес Блэз. Он не собирался доставить этому человеку большего удовольствия, чем доставит ему сам факт его смерти. — Страна трусов и кровосмесителей.

Улыбка аримондца не дрогнула.

— Ты глуп, — сказал он. — Тебе не следовало бы меня злить. Твое тело слишком открыто моему кинжалу. Твоя жизнь закончится здесь. Призрак моего брата жаждет встретиться с твоей тенью в потустороннем мире, и от меня зависит, будет ли твой путь к богу легким или очень тяжелым.

— Ничего подобного, — тихо возразила Люсианна, стоя спиной к ним обоим. — Делай то, зачем пришел, только быстро.

— То, зачем пришел? Я пришел ради казни, — ответил аримондец, и его улыбка стала шире. — И, может быть, ради удовольствия, которое получу от его тела после его смерти.

— Ты слишком много на себя берешь, — сказала Люсианна, все еще глядя в огонь. Голос ее звучал монотонно и очень тихо. Аримондец рассмеялся и двинулся к кровати.

— Слишком суровое наказание, как мне кажется, — сказал Блэз Люсианне, с трудом переводя взгляд с человека с кинжалом на женщину, которая научила его всему, что он знал о глубинах наслаждения и боли, — за то, что я встретил тебя слишком поздно. Надеюсь, это доставит удовольствие твоему новому мужу, а может быть, и следующему.

У нее вырвался слабый звук; он подумал, что это похоже на смех. Он не успел понять, потому что в тот же момент, когда он снова повернулся лицом к своей смерти, как положено мужчине, с достоинством склоняясь перед безграничной, вечной властью бога, дверь снова распахнулась, и ошеломленный Блэз увидел за спиной у аримондца, как в комнату вошла жена его брата.