Песнь для Арбонны

Позади него стояли кузен Бертрана и сын Виталле Коррезе и еще третий коран в мундире замка Бауд. Они уже выглядят, как его свита, подумал канцлер. Или манеры самого гораутца создавали такое впечатление? Может ли само заявление о правах вызвать столь большие перемены? Может, решил Робан, если цель так высока. Часто люди бывают такими, какими их видят другие, не более и не менее, и никто на свете никогда не посмотрит на этого северного корана так, как раньше. Возможно, вдруг подумал он, этим объясняется его печаль.

Графиня поднялась, жестом приказав окружающим не вставать. Робан не видел ее лица, но знал, что она не улыбается. Только не сейчас, когда так много поставлено на карту. Она сказала своим звонким, ясным, далеко слышным голосом:

— Ты с честью выдержал испытание на этом поле, Блэз де Гарсенк, и завоевал благосклонность Риан и Коранноса. Мы призываем всех присутствующих стать свидетелями, что кровавая вражда между тобой и Кузманом ди Пераньо закончена и решена навсегда. — Она намеренно бросила взгляд туда, где над шатром развевалось на ветру знамя королей Гораута. — Что касается остальных вопросов, возникших сегодня утром, то нам о многом надо поговорить друг с другом в следующие дни, и мы не сомневаемся, что король Ватенсы пожелает предложить нам свой мудрый совет в этих делах. Скоро мы ими займемся. А сейчас мы предлагаем тебе заботу наших целителей в Барбентайне, — она быстро оглянулась на Робана, который кивнул, — и больше ничего не станем говорить, а лишь помолимся, чтобы святая Риан благословила тебя своей милостью.

Робан мрачно подумал, что сказано уже очень много. Графиня уже высказала свое мнение, когда встала, чтобы приветствовать гораутца после подъема его знамен, а теперь снова подтвердила его, и совершенно недвусмысленно. Канцлер бросил взгляд через плечо. Лекарь и жрицы прибыли; они быстро приближались, почти бегом. Но Робан знал, что оставалось сделать еще одну вещь, прежде чем Блэза де Гарсенка можно будет отдать их заботам и увести из-под взглядов публики. Это был театр, и он стоял на сцене.

Когда графиня снова села на свое место, встала Ариана, прекрасная в одеждах осеннего цвета. Восход и закат солнца, подумал канцлер, глядя на этих двух женщин, или, так как Ариана уже была не совсем молодой, может быть, больше подходят образы полудня и сумерек. Красота госпожи Карензу при ярком свете почти ослепляла. Его любовь, однако, была отдана старшей из женщин, красоте уходящего дня, и так будет до самой его смерти.

Теперь предстояло вручить розу. Собственно говоря, ему было слегка любопытно, как поступит гораутец. Робан услышал официальные слова Арианы, произнесенные в соответствии с символическими ритуалами Двора Любви. Он не был ни трубадуром, ни кораном, ни танцором или острословом, ни мужчиной того сорта, которые диктуют модные фасоны дамам при дворе. Несмотря на это, канцлер Робан любил свою страну с неиссякаемой страстью, с душевной пылкостью, и знал, что эти ритуалы, какими бы легковесными они ни казались, были тем, что отличает Арбонну и выделяет ее среди остального мира. И он тоже, обычно прозаичный, сухой, трезвый в коридорах замка, мечтал когда-то завоевать эту розу и подарить ее — разумеется — графине под приветственные крики толпы. Эта мечта уже некоторое время не посещала его, но она посещала его не так уж и давно.

— У нас в Арбонне свои традиции, — говорила Ариана. — Здесь, где богиня Риан является чем-то гораздо большим, чем просто Коринна, девственная дочь бога. У нашей богини много воплощений, она объединяет в себе и жизнь, и смерть. Вот почему, — продолжала она ясным, сильным голосом, оставшимся единственным звуком среди павильонов, — вот почему в конце смертельного поединка проводят церемонию в честь Риан и смертных женщин, которые все — ее дочери. Мы просим победителя, избранного богиней и богом, вручить розу. — Она сделала паузу. — Иногда в качестве высшего признания его заслуг мы предлагаем ему вручить три розы.

Она открыла поданный ей сундучок, и Робан увидел, что она действительно собралась полностью провести церемонию в это утро. Это делалось редко, но было очевидно, что Синь и Ариана решили выделить этот момент и этого человека, как только могли. Интересно, способен ли гораутский коран понять, как много взял на себя сегодня. И как долго проживет этот человек, но это, конечно, было связано с тем, как долго любой из них мог надеяться прожить в связи с надвигающейся войной, неотвратимой, как наступление зимы и весны.

— Белая символизирует верность, — сказала Ариана, поднимая сундучок вверх, чтобы все видели. По всем павильонам пронесся ропот предвкушения и удивления. Утро принесло людям больше, чем они могли себе представить. — Желтая — любовь, а красная — страсть. — Она улыбнулась. — Ты можешь подарить их, кому пожелаешь, мой господин де Гарсенк. Ты окажешь нам этим честь.