Песнь для Арбонны

Собственно говоря, он помнит лишь две или три картинки, но когда в далеком детстве он заговорил о них, его сурово отчитал наставник, сказал, что это ложные воспоминания, фантазии, недостойные будущего воина. Ранальду было два года, когда мать умерла. Мальчики такого возраста не могут ничего помнить, заявил наставник. Когда Ранальд вскоре после этого спросил отца о постоянно возникающем в его воображении образе рыжеволосой женщины, поющей ему песню при свечах, Гальберт категорически запретил ему под угрозой порки упоминать об этом. Ранальду было шесть лет. То был последний раз, когда он пытался доверить отцу что-либо важное. Или любому другому человеку, внезапно понял он сейчас.

Память о рыжеволосой женщине оставалась с ним все эти годы, хотя он больше никогда об этом не говорил. Ему приходит в голову впервые, что он мог бы рассказать об этом Розале. Этим можно было с ней поделиться. Быстрым нажимом левого колена он заставляет коня отпрянуть, с рычанием пригибается, уходя от широкого взмаха меча, сам в ответ наносит удар слева наотмашь, который со звоном отскакивает от доспехов Адемара. Король любит подобные резкие, косые удары, понимает Ранальд, краем сознания он все еще отмечает такие вещи, словно может что-то с этим поделать. «Мне следовало рассказать ей». Розала, возможно, захотела бы выслушать такое воспоминание; во всяком случае в начале. В более поздний период их совместной жизни он уже не так уверен в ее заинтересованности, но, по правде говоря, это его вина.

Как и его вина в том, что он уже задыхается. Он ощущает действие утреннего эля как давящую тяжесть в конечностях, в лишних секундах, проходящих с того момента, когда он замечает угрозу или благоприятную возможность, до того, когда тело среагирует. Будет еще хуже, понимает он. Адемар еще даже не начал тяжело дышать, а собственные щит и доспехи Ранальда уже пострадали от ударов короля. Герцог боится, что ребра в левом боку сломаны; он теперь только отражает удары, все остальное ему стало трудно.

Кажется, Адемар это понимает. Сквозь опущенное черное забрало король Гораута с презрением говорит, давая Ранальду передышку. Тихо, чтобы никто из остальных не услышат:

— Я мог бы почти пожалеть тебя, если бы ты не был таким глупцом. Она завтра будет моей, я хочу, чтобы ты подумал об этом. Надеюсь, ты будешь думать об этом в тот момент, когда я убью тебя. Завтра ночью, когда она распустит волосы и сожмет губами мой член так, как я ее научу, как ты думаешь, станет она оплакивать бедного, жалкого пьяницу, рядом с которым ей когда-то приходилось лежать?

Ранальд хотел бы ответить, но у него в груди слишком мало воздуха, чтобы тратить его на колкости. И он все равно ничего не может придумать. У него сильно болят ребра; при каждом вдохе ему кажется, что нож вонзается в бок. Но он подозревает, что король ошибается; он верит, что Розала говорила правду, когда утверждала, что скорее умрет, чем ляжет в постель с Адемаром. Эта мысль внезапно заставила его кое-что понять: если король его убьет, он почти наверняка убьет и Розалу. И вторая мысль внезапно пронзила его, словно порыв холодного ветра — еще более вероятно, что он убьет ребенка. Сына, которого он никогда не видел.

«Я заслужил все то, что он обо мне говорит, — думает Ранальд де Гарсенк теперь с горечью. — Я выбросил на ветер свою жизнь».

Он вспоминает — теперь это воспоминание тоже приносит печаль, — что сказал его брат Блэз на окутанном туманом подъемном мосту Гарсенка совсем недавно: «Тебе нет необходимости следовать за ним, Ранальд. Тебе впервые за много лет представился свободный выбор». Он ответил резко, вспомнил Ранальд, почти задыхаясь от ярости и растерянности. Видит Кораннос, в ту ночь его так переполнял гнев. Но его гнев был направлен не в ту сторону; кажется, всю жизнь он обращал его не в ту сторону.

«Было время, когда я пошел бы за тобой на край света», — сказал еще Блэз в ту ночь. «Я не знал этого», — думает Ранальд, настороженно глядя на короля Гораута. Блэз тоже здесь, наблюдает за ним, он заявил права на корону, бросил вызов их отцу, даже призвал Коранноса в свидетели. Он идет дорогой чести, дорогой, которой может гордиться даже его брат.

Адемар поднимает меч и целится им, будто палач. Он теперь рисуется перед войсками, понимает Ранальд. Он слышит шум к северу от них, оттуда доносится постоянный гул, прерываемый отдельными резкими выкриками. Сейчас снова начнется. И закончится, думает Ранальд де Гарсенк. Он на мгновение бросает взгляд вверх, на яркое солнце над полями и лесами Арбоннской земли.