Песнь камня

Сначала это твоя вина, милая моя. Когда я возвращаюсь в наши апартаменты, ты у себя в комнате, задыхаясь, судорожно копаешься в ящиках в поисках ингалятора. Ты кашляешь, хрипишь, каждый вдох дается тебе с трудом. Старая история; астма мучила тебя с детства. Вызвать приступ могли и пыль, и потрясение, Я изо всех сил стараюсь тебя успокоить, но потом — новый повод для суматохи и яростный стук в дверь.

— Сэр, ох, сэр! — Луций, другой слуга, спотыкаясь, врывается в комнату, когда я разрешаю войти. — Сэр, сэр! Артур!

Я поднимаюсь за Луцием по спиральным ступеням в мансарду. Следовало догадаться: комната старика Артура где-то над нашей, точно на пути снаряда. У меня есть несколько секунд, чтобы вообразить, что мы сейчас обнаружим.

Маленькая комнатка, скошенная крыша; яркие обои, полускрытые оседающей пылью. Какая-то дешевая на вид мебель. Кажется, раньше я здесь не бывал; в ней всегда жил старый слуга. Видимо, тут довольно скучно. В крыше — фонарь, но свет по большей части проникает через рваную дыру в косом потолке возле двери, где пролетел снаряд; дыра, ведущая в мою спальню, почти у меня под ногами.

Артур лежит на боку на узкой кровати в дальнем углу комнаты — на вид он не пострадал. Повернут к нам лицом, слегка оперся на одну руку и подушки и в то же время упал. Он в пижаме. На маленькой тумбочке стоит банка со вставной челюстью, рядом — книга, на которой покоятся его очки. Лицо серо, и в нем — раздраженная сосредоточенность, точно он смотрит на пол возле кровати, пытаясь вспомнить, куда положил книгу или куда подевал очки. Мы с Луцием стоим в дверях. В конце концов я перешагиваю дыру в ковре и подхожу.

Запястье старика Артура холодно; пульса нет. На коже — слой чего-то похожего на тальк. Я сдуваю с его лица белый пыльный налет. Под ним такая же серая кожа. Словно оправдываясь, я смотрю на Луция и засовываю руку под одеяло, на живот старика; хмурюсь. Там он тоже холодный.

У него на шее висит тонкая золотая цепочка. На ней вместо религиозного талисмана или еще какого амулета — обычный ключик. Я через голову снимаю с Артура цепочку; ее прохладная тяжесть перетекает в ладонь. Я кладу ключик в карман пиджака.

Глаза Артура полуоткрыты; я надавливаю пальцами на веки и закрываю их, потом нажимаю ему на плечо, и он медленно падает на спину — в позу, которая повсеместно считается более подобающей для недавно скончавшегося.

Я выпрямляюсь, качаю головой.

— Думаю, сердечный приступ, — объясняю я Луцию, глядя на дыру в крыше. — Должен сказать, это было грубое пробуждение. — Как-то чувствуя, что это необходимо, я натягиваю верхнюю простыню на серое недвижное лицо Артура. — Спи, — неожиданно шепчу я.

Луций издает странный звук, и, оглянувшись, я вижу, что он всхлипывает.

По пути на рандеву с лейтенантом я возвращаюсь к тебе, моя милая, наполовину ожидая, что ты, посиневшая, хрипишь на полу, хватаясь за горло, однако — так и не так, как наш поспешный гость и старый слуга, — ты тоже уснула.

Глава 8

Я спускаюсь к лейтенанту; в коридоре солдаты смотрят, как выносят снаряд, уже эксгумированный и возлежащий на носилках. Обращение мертвенно-бледных носильщиков с твердой смертью носит отпечаток уважения более преданного, чем то, которое они приберегают для своей предводительницы. Младенчески крошечный снаряд медленно исчезает — его выносят мягко, точно носильщики боятся разбудить свой груз, и оставят где-то в лесах. Я про себя делаю заметку: узнать точное место на тот маловероятный случай, если все мы доживем до мирных времен, — а потом отправляюсь дальше, к библиотеке и лейтенанту. Я вхожу в толстостенный библиотечный сумрак через открытую дверь, с должным почтением вступая в тишину. Лейтенант в зеленой гимнастерке сидит за столом на старинном стуле, уронив голову на руки. Мантия отброшена, складкой ночи обернута вокруг спинки. Под головой — мятая карта наших земель, вьющиеся грязные волосы темной тучей нависли над всеми нами. Веки опущены, рот чуть приоткрыт; она похожа на любую спящую женщину — и непримечательнее многих. Смутно поблескивает колечко на мизинце.

Сколько приверженцев Морфея за одно утро. Какую-то секунду я ощущаю власть над спящей лейтенантом, размышляю, что можно протянуть руку меж старой мантией и рубашкой, вытащить пистолет из кобуры, пригрозить ей, убить, взять в заложники, чтобы людям ее пришлось убраться из замка, или, может, собственной отвагой вынудить к признанию во мне более сильного лидера, к согласию следовать за мной.

Впрочем, нет. У каждого своя роль, свое место, в военных делах — как в любых других; возможно, в них даже больше.

В любом случае, это будет коварно, негалантно даже.

Кроме того, я могу все испортить.