Песнь крови

– Да нет, не рассердился, – с горечью ответил Баркус. – Он перепугался. Клинок был прокован в четыре слоя, чтобы вышел прочнее, лезвие достаточно острое, чтобы разрезать шелк или пробить доспех, и такое блестящее, что в него можно было смотреться, как в зеркало.

Легкая улыбка, появившаяся было у него на губах, тут же исчезла.

– Он выкинул его в реку и велел мне никогда никому об этом не рассказывать.

Ваэлин удивился.

– Но ведь ему бы следовало гордиться! Его сын сделал такой нож! Чего же он испугался?

– Отец многое повидал в жизни. Он путешествовал с войском лорда, служил на купеческом корабле в восточных морях, но никогда еще не видел ножа, откованного в кузнице с холодным горном.

Ваэлин удивился еще сильнее.

– А тогда как же ты…

Но что-то в лице Баркуса заставило его остановиться.

– Нильсаэльцы – замечательные люди во многих отношениях, – продолжал Баркус. – Закаленные, дружелюбные, гостеприимные. Но больше всего на свете они боятся Тьмы. У нас в деревне жила когда-то старуха, которая умела исцелять прикосновением – по крайней мере, так говорили. Ее уважали за ее труды, но всегда боялись. И когда пришла «красная рука», она ничего не смогла сделать, чтобы ее остановить. Десятки людей умерли, каждая семья в деревне кого-нибудь потеряла, а она сама даже не заразилась. И ее заперли в доме и дом подожгли. Развалины так и стоят на прежнем месте, ни у кого не хватило духу там построиться.

– Но как же ты сделал тот нож, Баркус?

– До сих пор не знаю. Я помню, как ковал металл на наковальне, помню молот у себя в руке. Помню, как насаживал рукоятку. Но, хоть убей, не могу припомнить, чтобы я разжигал горн. Как будто, стоило мне взяться за работу, я потерял себя самого, словно я был всего лишь орудием, вроде молота… словно что-то иное работало моими руками.

Он потряс головой: это воспоминание явно его тревожило.

– После этого отец меня в кузню больше не пускал. Отвел меня к старому Калусу, коннозаводчику, сказал, что, уж как он ни бился со мной, а кузнеца из меня не выйдет. И обещал ему по пять медяков в месяц за то, чтобы он обучил меня своему ремеслу.

– Он пытался тебя защитить, – сказал Ваэлин.

– Да я знаю. Но для ребенка это все выглядело совсем иначе. Как будто… как будто он испугался того, что я сделал, и боится, как бы я его не опозорил. Я даже подумал, вдруг он мне завидует. Ну и я решил ему доказать, показать ему, на что я способен на самом деле. Я дождался, пока он уехал на летнюю ярмарку, торговать, и вернулся в кузню. Там и работать-то было особо не с чем, старые подковы да гвозди. Большую часть запасов отец увез с собой на ярмарку. Но я взял то, что он оставил, и сделал нечто… нечто особенное.

– И что же? – спросил Ваэлин, представляя себе могучие мечи и сверкающие топоры.

– Солнечный флюгер.

Ваэлин нахмурился.

– Это как?

– Ну, как обычный флюгер, только вместо направления ветра показывает на солнце. Где бы на небе оно ни находилось, ты всегда будешь знать, сколько времени, даже если небо в тучах. А когда солнце садится, он показывает на землю и следит за ним под землей. Я его еще и красивым сделал, с пламенем, вырывающимся из оси, и все такое.

Ваэлин мог только догадываться, сколько должна стоить такая штука и сколько шуму она могла наделать в деревне, где все боятся Тьмы.

– И что с ним стало?

– Не знаю. Наверно, отец его пустил в переплавку. Он возвращается с ярмарки, а я стою и показываю ему, что я сделал. Очень я был собой доволен. Он велел мне собираться. Мать была в гостях у тетки, так что ему не пришлось с ней объясняться. Вера знает, что он ей сказал, когда она вернулась и увидела, что меня нет. Мы три дня провели в дороге, потом сели на корабль до Варинсхолда и оттуда приехали сюда. Он какое-то время поговорил с аспектом и оставил меня у ворот. Сказал, что если я хоть кому-нибудь проболтаюсь, что я умею делать, меня точно убьют. Сказал, тут я буду в безопасности.

Он коротко хохотнул.

– Трудно поверить, что он думал, будто делает мне добро. Иногда я думаю, что он просто заблудился по дороге к Дому Пятого ордена.

Ваэлин отмахнулся от воспоминания о топоте копыт и, вспомнив историю Селлы, сказал:

– Он был прав, Баркус. Никому не рассказывай. Может, и мне-то рассказывать не стоило.

– А ты что, меня убить собираешься, что ли?

Ваэлин мрачно улыбнулся.

– Ну, по крайней мере, не сегодня.

Они стояли на стене в дружеском молчании и провожали взглядом баржу, пока она не миновала поворот и не скрылась из виду.

– А знаешь, он небось знает, – сказал Баркус. – Ну, мастер Джестин-то. Он небось нюхом чует, что я умею.

– Ну откуда же ему это знать?

– Да потому, что я и сам в нем чую то же самое.

Глава шестая

На следующий день они впервые вышли на тренировку со своими новыми мечами. Ваэлину показалось, будто половина урока ушла на то, что их учили правильно привязывать меч за спиной, так, чтобы быстро выхватывать его через плечо.

– Туже, Низа! – Соллис резко дернул за поясной ремень Каэниса, тот охнул от боли. – Если эта штука разболтается в бою, ты об этом скоро узнаешь. Где тебе врагов убивать, если ты в собственной перевязи путаешься!