Песнь Лихорадки (ЛП)

Я помню выражение его лица, когда я наконец замедлилась настолько, чтобы он меня видел - непокорные кудрявые волосы, безумные глаза. К тому времени я была настолько сильна, что сумела отбросить его тяжелый украшенный орнаментом стол с дороги без малейших усилий.

Когда я закончила с Симусом тем вечером, он поверил.

Признал, что каждое сказанное моей матерью слово было правдой, даже поплакал в конце.

Если бы он только поверил ей раньше, если бы он пожелал узнать и принять, я могла бы получить отца, который помог бы меня воспитывать. Если он только пришел к нам домой, встретился со мной, открыл своей сердце и разум, моя мама могла бы доказать правдивость своих слов, и он получил бы замечательную мать для своих сыновей. Эрозия бы прекратилась. Против эрозий нужно то тут, то там добавлять новую, твердую почву.

Она никогда не хотела держать меня в клетке. У одинокой женщины без семьи, без образования не так-то много вариантов.

Она всего лишь нуждалась в небольшой помощи. Она никогда не получала ее ни от кого.

И Ровена, эта хладнокровная сука, никогда не предлагала помощи. Той ночью я знала, что однажды убью могущественную грандмистрисс аббатства. Но у меня все еще оставались вопросы, важные вопросы, и я начинала подозревать, что только у Ровены есть на них ответы.

Я знала, что сломало сердце моей матери, но я все еще не знала, как мы очутились там, где очутились в ту судьбоносную ночь, когда я обрела свободу.

Взбешенный и приведенный в ужас, Симус вышвырнул мою маму из машины в темных тридцати пяти километрах от дома. Она шла под проливным дождем, рыдая всю дорогу. Он знал это, потому что следовал за ней, споря с самим собой и сомневаясь, стоит ли подобрать ее и отвезти прямиком в ближайшую психушку.

Ирония: если бы он это сделал, социальные работники нашли бы меня в моей клетке и освободили. Поместили бы в центр или приемную семью, откуда я без проблем исчезла бы, подросла и вызволила маму. Забрала ее домой и позаботилась бы о ней. Она бы не умерла.

Симус уехал прочь.

Затем, на следующий день, он пошел еще дальше и уволил ее с должности уборщицы, написав формальную жалобу о воровстве.

Он сказал, что не станет выдвигать обвинений, если она уйдет без шумихи.

Она ушла.

Моя мать всегда уходила тихо. Она не знала иных путей.

После ее увольнения пошли слухи, что ей нельзя доверять, и остальные отказывали ей в трудоустройстве.

Нам нужна была эта работа. Как и все остальные, на которые она не смогла устроиться.

Я не убила его.

Но хотела.