Песнь молодости

Его одолевали противоречивые мысли. Профессор вспомнил угрозы реакции, аресты и даже казни патриотов за их борьбу во имя свободы и демократии. Ведь за это он тоже может лишиться места в университете и угодить в тюрьму. Что будет тогда с женой и его любимой дочерью? А с ним самим? Будут такие трудности, каких он еще и не видывал. Однако эти размышления только усилили в душе профессора благородный порыв и твердое решение действовать. Он, Ван Хун-бинь, всегда был честным человеком, верным сыном родины и демократом. Он никогда не отступал перед грубой силой. Хотя профессор и подпал на время под влияние Ху Ши и не совсем разбирался во многих вопросах, тем не менее под воздействием прогрессивно настроенных коллег, а также своей дочери и студенческой молодежи он изменил свои ошибочные взгляды.

Профессор понял, наконец, в каком направлении идет развитие человечества, понял, что коммунизм в будущем одержит окончательную победу во всем мире. Непреклонная решимость коммунистов жертвовать собой во имя народа и родины производила на него глубокое впечатление. Он презирал себя за колебания и индивидуалистические настроения и не делал скидки на возраст и слабое здоровье. Если человек живет только ради своих мелких интересов, то пусть он доживет хоть до ста лет, все равно от него не будет никакой пользы обществу, в его жизни не будет счастья. Поэтому профессор был готов пойти на жертвы и убеждал других сделать то же самое — участвовать в практических действиях, а именно — в демонстрации 16 декабря. Он уговорил своего лучшего друга профессора У Фан-цзюя и других прогрессивных профессоров пойти на демонстрацию. Кое-кто под разными предлогами уклонился, но профессор Ван Хун-бинь, всю ночь не смыкая глаз, с нетерпением ждал рассвета. Жена тоже встала рано.

— Хун-бинь, — тревожно спросила она, — ты не передумал? Ты не забыл, что тебе уже пятьдесят девять лет?

— Знаю, — торопливо ответил профессор и налил себе чаю. — Дорогая, на белом свете есть девяностолетние люди, но поступают они, как молодые. А можно и в двадцать лет стать стариком. Я уже решил. Не будем больше говорить понапрасну. — Он взял со стола очки, протер их и, волнуясь, добавил: — Эти очки — плохие, не подходят. Судя по опыту «девятого декабря», пожалуй, придется драться. Принеси мне те, в черепаховой оправе: будут сидеть прочнее, а то, если разобьют, я в двух шагах ничего не увижу.

Жена замерла на месте:

— Хун-бинь, чем дальше, тем больше ты становишься похожим на ребенка! Это же смешно. Мы разрешили Сяо-янь участвовать в революции. Но ты… ты только подумай, Хун-бинь, ведь мне в этом году тоже исполняется пятьдесят лет, а младшая дочь еще очень мала. В твоем возрасте, да еще в такую холодную погоду может всякое случиться… — Она замолчала и приложила платок к глазам.

— Ха-ха! — вопреки ее ожиданиями громко рассмеялся профессор и похлопал жену по плечу. — Вы, женщины, всегда преувеличиваете. Если рассуждать так, как вы, то не найдется ни одного человека, который стал бы рисковать. Так, чего доброго, и свету конец придет! Нет, пойду! Приготовь мне что-нибудь поесть, да поплотнее! Я еще потягаюсь с молодежью!

Жена принесла чашку супа-лапши с яйцами и несколько пирожков, зажаренных в масле. Довольная, она глядела, как профессор с аппетитом ел все это, но на сердце у нее росла тревога. Да, старик действительно превратился в ребенка! Он торопился и напоминал пылкого юношу, собирающегося на вечер танцев. Закончив еду, он посмотрел на улицу. Едва брезжил рассвет. Профессор стал рыться в карманах, достал свою любимую паркеровскую ручку, адреса многочисленных знакомых, толстую записную книжку, связку ключей и торжественно вручил все это жене:

— Это мои самые дорогие сокровища. Возьми их. Мало ли что… Тогда сбереги. Здесь мой труд за многие десятилетия научных исследований…

Госпожа Ван заплакала, опустив голову. Потом взяла себя в руки, аккуратно сложила вещи и с неожиданной для нее твердостью сказала:

— Хун-бинь, я пойду вместе с тобой!

— То есть как? — удивился профессор. Ему и в голову не могла прийти мысль, что его жена, слабая женщина, решится участвовать в таком опасном предприятии.

— Почему тебе можно, а мне нельзя? — решительно спросила она.

Профессор был в затруднении и не нашелся, что ответить. Он поднял руки и улыбнулся:

— Хорошо, хорошо! Пойдешь. На фронте борьбы за спасение родины одной старухой больше станет.

И профессор с женой, борясь со студеным ветром, направились к женскому общежитию Пекинского университета в поисках Ван Сяо-янь. Там ее не оказалось. Им сказали, что она ушла к воротам Дунчжаймынь. Ван Хун-бинь подхватил жену под руку и заторопился к месту сбора.

Около ворот бурлил людской поток. У профессора зарябило в глазах. Сердце сжалось. Вдруг он увидел своего студента Ван Чжуна, который держал речь, размахивая тонкими руками. В морозной утренней дымке слабые лучи солнца падали на его темное и узкое лицо. Доносился визгливый голос: