Песнь надежды. Том 1. Том 2

— Я тоже. Я поступил на год позже от положенного. Помню тебя на балу, так что мы с тобой ровесники. Слышал, ты знаком с самими принцем Авоксисенцием и принцессой Исциниэнтой.

— Да.

Обычно люди отваливались на моих первых трёх кратких ответах в духе да-нет, но этот проявлял просто необычайную стойкость, всячески не замечая, что разговаривать я с ним не горел желанием.

И дело не в какой-то чванливости — просто они все были какими-то… другими для меня. Просто другими. От взглядов на жизнь до элементарного поведения. Я другой, они другие — этого достаточно, чтобы держать дистанцию. Вот, например, Суцьиси: она была своей, многое понимала, и с ней можно было обсудить общие для нас обоих темы. И мы всегда могли найти общий язык друг с другом.

Какой язык я мог найти с аристократами? Я даже не представлял, о чём можно говорить с ними. Вначале, когда со мной пытались заговорить, я старался отвечать, но всё кончалось неловким молчанием и быстрым «пока». Разговор заходил в тупик, а я чувствовал себя неловко и идиотом. Стоишь, смотришь на человека и не знаешь, что сказать или ответить на его фразу. Просто потому, что не знаешь или не понимаешь его. Оттого становится немного поганенько на душе и как-то дискомфортно.

А потом я понял, что лучше вообще оградиться от всех — так и случайно не скажу что-то не то не тому, и неловкости не будет, и отвлекаться не буду. Я здесь не отдыхать же.

Я разве что с девушками с занятий по кулинарии находил общий язык, так как там было о чём поговорить. Они что-то спрашивали, я что-то отвечал, и мы даже находили общие темы для разговора.

Но Вуберг… он был просто… Он был просто — всё. На этом можно было заканчивать.

— Кстати, Тэйлон, а где ты научился так стрелять?

— Как?

— От бедра прямо. Ну то есть смотри, — он неловко вытащил револьвер, после чего прицелился и выстрелил. Яблочко. — Во-о-от. А ты стреляешь от бедра и сразу в точку.

— Я промахиваюсь каждый раз.

— Вот Ангор с тобой вообще не согласится, — рассмеялся он, после чего заговорческим тоном шепнул. — Как и его яйца.

И рассмеялся, привлекая к себе внимание остальных. Громко, открыто. Многие заулыбались, словно заразившись его хохотом, хотя даже не понимали, из-за чего он смеётся.

— Я-то вижу, что ты никогда не промахиваешься. Вот покажи мне хоть одного, кто мажет в одно и то же место.

— Я.

— Вот и я о том же! — усмехнулся Вуберг и хлопнул мне по плечу. — Метко стреляешь. Так что, научишь?

— Нет.

— Кстати, слышал, ты ходишь ещё на занятия по фехтованию. Думаю тоже туда записаться.

— Как хочешь.

— Кстати, а твои сёстры: я видел Сильвию, она просто настоящий боец.

— Да, есть в ней такое, — не стал отрицать я.

— Хотя Юнону жалко, если честно, слегка.

Я с сомнением посмотрел на Вуберга.

— Чего? — удивлённо вскинул он бровь.

— Жалко Юнону? Её вообще кому-нибудь жалко здесь? — спросил я. — Если люди знают, что такое жалость.

— Ну… мне? — пожал он плечами.

— Женись на ней, — предложил я.

— Хех… ты знаешь, почему я это не сделаю, верно? — отозвался он и отстрелял все пять пуль. Все в яблочко.

— Тогда смысл жалеть того, кому ты помогать не собираешься. Всё это пустые слова, — ответил я и выстрелил. С удовлетворением кивнул самому себе, когда пуля попала ровно туда, куда я целил. Иногда я промахивался, но это всё ближе и ближе переходило к разряду исключений из правил. Главное — выучиться до такой степени, что револьвер станет одним целым с твоей рукой.

Конечно, такое лучше проделывать со своим револьвером, что я и делал — пользовался подаренными, так как даже при сравнении с теми, что были доступны в тире, он был гораздо лучше, пусть и тяжелее.

Хотя тяжесть не всегда была в минус. Тяжесть — это иногда очень полезно и надёжно. Даже если кончатся патроны, можно всегда ударить им по роже.

— А ты, значит, человек дела? — хмыкнул он. — Тебе самому её не жалко?

Я промолчал.

Жалость? Я знаю, что такое жалость. Это когда ослушиваются приказа, чтобы спасти товарища, и погибают. Или когда маленького ребёнка запихивают в шкаф, а потом пятеро солдат открывают его, потому что слышали плач, и активируют бомбу. Жалость — это когда ранят одного, а потом успевают отстрелить ещё шестерых зелёных, кто подходит к нему близко.

Я знаю, что такое жалость. И знаю, какой она бывает смертельно опасной. Для меня она всегда была чем-то непозволительным. Я всегда откидывал это чувство, подавлял его в себе в зародыше до тех пор, пока не перестал его чувствовать совсем. Иногда оно всё равно проглядывало, как лёгкий отголосок, и тонуло обратно во тьме.

Жалко ли мне Юнону? Если бы я испытывал жалость, то сказал бы — да.

Но я ничего не чувствую.

Я отстрелял оставшиеся пули. Отстрелял быстро, но не настолько, насколько мог в действительности. Все пули пошли с небольшим разбросом, однако стой там человек, ни одна бы не прошла мимо. Когда набью руку, смогу стрелять не просто в одну точку, а сразу по нескольким целям.

— Быстро… — уважительно кивнул Вуберг. — Так что, научишь?

— А чему? — спросил я логичный вопрос. — Вас уже обучают.