Песнь о Трое

Я вскарабкался кобыле на спину, встав на колесо колесницы как на ступеньку; по углам каркас заканчивался массивными шишкообразными выступами, а это означало, что мне было довольно трудно в нем устроиться, потому что он был очень мал. Но как только мне это удалось, я поразился. Держать спину прямо и сохранять равновесие было так просто! Единственную трудность представляли ноги, которые свисали без опоры. Кобыла дрожала, но мне, похоже, посчастливилось выбрать животное с мирным характером; когда я хлопнул ее по холке и дернул за поводья, чтобы развернуть ее кругом, она послушалась. Я сидел верхом – первый мужчина в ойкумене, кто это сделал.

Автомедонт передал мне секиру, но о щите размером в человеческий рост не могло быть и речи. Один из мирмидонян подбежал ко мне и с широкой улыбкой подал маленький круглый амазонский щит.

С криками восторга мирмидоняне последовали за мной, а я бросился в гущу воительниц, надеясь найти царицу. В давке моя лошадь двигалась не быстрее улитки и поэтому могла лучше ко мне привыкнуть. Возможно, мой вес ее пугал.

Увидев царицу, я издал боевой клич. Ответив диким, завывающим криком, она развернулась, чтобы стать ко мне лицом, коленями понукая белую кобылу идти сквозь толпу – я выучил новый трюк, – отбрасывая лук за спину и кладя правую руку на золотую секиру. Резкий приказ заставил ее воительниц отступить в сторону, образовав полукруг, а мирмидоняне с радостью сделали его полным. В других частях поля боя битва, должно быть, шла своим чередом, ибо среди мирмидонян-наблюдателей я увидел воинов Диомеда и чернявое, неприятное лицо его двоюродного брата Терсита. Что здесь делает Терсит? Он был со-начальником лазутчиков Одиссея.

– Ты – Ахилл? – спросила меня царица на ужасном ахейском наречии.

– Да, я!

Она рысью подъехала ближе, держа секиру вдоль кобыльей лопатки, прикрываясь щитом. Зная свою неопытность в такого рода поединках, я решил сначала заставить ее показать все свои приемы, положившись на удачу в том, что мне удастся избежать неприятностей, пока я не почувствую себя увереннее. Она развернула своего скакуна боком и повернулась, как молния, но я вовремя отъехал в сторону и принял удар на щит из бычьей кожи, жалея, что у меня нет такого же размером, но железного. Ее лезвие глубоко вонзилось и вышло из кожи так чисто, как нож из сыра. Она не умела командовать, но умела драться. Как и моя гнедая кобыла, которая знала, когда повернуть, раньше меня. Учась на ходу, я взмахнул секирой и промахнулся всего на ладонь. Потом я попытался применить ее собственный прием, ринувшись на белую кобылу. Ее глаза широко раскрылись, и из-за края шита я увидел, что она надо мной смеется. Изучая друг друга, мы обменивались ударами с возрастающей скоростью, секиры гудели и сыпали искрами. Я чувствовал силу ее руки и признавал ее отточенное мастерство. Ее секира была намного меньше моей и предназначалась для одной руки, что превращало ее в очень опасного врага; лучшее, что я мог сделать с собственным оружием, – это схватиться за его рукоятку намного ближе к острию, чем обычно, одной правой рукой. Я старался держаться справа и принуждал ее изо всех сил напрягать мускулы, отражая каждый ее выпад с силой, которая пронизывала ее до мозга костей.

Я уже давно мог ее измотать, но мне не хотелось унижать ее гордость. Лучше покончить со всем быстро и с честью. Когда она поняла, что ее путь окончен, то подняла на меня глаза и молча приняла свою судьбу, а потом попытала счастья с последним, отчаянным приемом. Белая лошадь поднялась на дыбы и, опускаясь вниз, развернулась и рухнула на мою кобылу с такой силой, что та пошатнулась, заскользив копытами по земле. Пока я удерживал ее голосом, левой рукой и пятками, опустилась секира. Я поднял свою секиру, чтобы отразить удар и отвести ее в сторону, и больше не колебался. Мое лезвие вошло в обнаженный бок Пентесилеи, как в необожженную глину. Не доверяя ей, пока она держится прямо, я быстро выдернул секиру, но ее рука, нащупывавшая кинжал, уже ослабела. На белую шкуру кобылы хлынул алый поток, и царица зашаталась. Я соскользнул со своей лошади, чтобы поймать ее, прежде чем она упадет.

Ее вес придавил меня к земле. Я опустился на колени, обняв ее за плечи и щупая ее пульс. Она была еще жива, но тень ее уже услышала зов Аида. Она взглянула на меня глазами бледно-голубыми, как разбавленная солнцем вода.

– Я молила, чтобы это был ты.

– Царь должен умереть от руки самого достойного из врагов, а ты – скифский царь.

– Благодарю тебя за то, что ты покончил с поединком быстрее, чем у меня закончились силы, и именем Девы-лучницы прощаю тебе мою смерть.

У нее в горле раздался предсмертный хрип, но губы все еще двигались. Я нагнулся, чтобы расслышать.

– Когда царица умирает под секирой, она должна вдохнуть свое последнее дыхание в рот своей убийце, которая будет править вместо нее.

Кашель. Она силилась договорить:

– Возьми мое дыхание. Храни мой дух, пока тоже не станешь тенью и я не попрошу его обратно.