Песнь одного дня. Петля

Уннур такая веселая, шумная, жизнерадостная. Она всегда рада своей одинокой подруге и никогда не злословит на чужой счет. В ее устах чужие недостатки становятся милыми и смешными, а не отвратительными, как считают другие. И ее нисколько не заботит, что она осталась старой девой, она могла бы сто раз выйти замуж. Но она отказалась от супружеской жизни. Однако она вовсе не мужененавистница, уж если на то пошло. Уннур вообще не знает, что такое ненависть. И что такое страх. Да, можно было бы съездить к Уннур… Ну вот, сейчас эту женщину увезут. Она слышит, как там завозились. И видит у калитки «скорую помощь». Учительница закуривает сигарету и садится у окна. Приходится чем-то успокаивать нервы. Трудно выдержать, когда в соседней комнате кричит роженица. Тем более если между комнатами есть дверь. Сегодня ей без снотворного не заснуть, это уж точно. Нет, она не поедет к Уннур. Уже поздно. И Уннур не спасет ее от того, что рождает в ее пустой груди эту тягостную боль… Когда-нибудь… Через месяц, когда ее родственник освободится от экстренных дел и у него выдастся свободный вечер, она непременно зайдет к нему поговорить на досуге. Хорошо бы переменить работу. Работа учителя — тяжелая нагрузка для нервов, а она не умеет постоять за себя.

Она затягивается и смотрит, как уезжает «скорая помощь». Никто ее не зовет, никому она не нужна. Родная сестра? Та иногда советуется с ней, своей образованной старшей сестрой, учительницей, по вопросам воспитания и будущего своих детей. Но она всегда так занята. К тому же она уверена, что кое-чему, наоборот, старшей сестре следовало бы у нее поучиться. Нет, сестре она не нужна. Сестра всегда хорошо ее принимает. И приятно поехать к ней летом, чтобы отдохнуть на свежем воздухе. Но она может поехать и в другое место. Она могла бы поехать летом за границу, посмотреть чужие страны, города, о которых пишут в газетах и о которых рассказывают люди. Ей это по средствам… Господи, никому-то она не нужна! Кровь беспокойно бродит в ее перезрелом нетронутом теле, но его сила никому не нужна. Если бы у нее был сын… Хотя бы какой-нибудь калека. Крест, от которого она не могла бы избавиться. Хоть кто-то, ради кого она имела бы право жить, бороться, кого могла бы окутать своей любовью, захлестывающей сердце и цепенеющей от малейшего прикосновения действительности. Тогда бы ей было не до зависти.

Да, пусть он был бы убогий калека. Даже так. Тогда она могла бы наслаждаться весенним благоуханием и птичьим щебетом. Тогда женщина, живущая в соседней комнате, сказала бы своему возлюбленному: «Зайди сначала к ней. Если ее мальчик спит, она сразу же придет». Тогда женщины вспомнили бы о ее существовании. А она сама? Она первая побежала бы к своей соседке, услышав ее стоны, и спросила бы весело: «Уже началось? Что надо сделать?» Учительница сухими глазами смотрит на влажные деревья. Начинает темнеть.

* * *

— Свава, а что сделать с цветами? Поставить в воду? — Ауса стоит в дверях кухни с букетом в руке. Дружеская близость, возникшая, пока они хлопотали возле роженицы, еще царит между ними. Свава набирает в кастрюльку воды, они решили приготовить себе ужин. Прежде чем ответить, Свава отставляет кастрюлю.

— Какие цветы? — Она бросает быстрый взгляд на сверток, который Ауса держит в руках. — Ох, я совсем забыла про них. Нет, не надо их ставить. Выброси в помойку. Они слишком сильно пахнут. — Она снова начинает набирать воду.

— Жалко, — говорит Ауса. — Они еще совсем свежие. А какие красивые! Ты только взгляни!

— Ну и что же, — равнодушно отвечает Свава. — Сейчас не время ставить цветы, отец Йоуна, наверно, умрет. Я-то купила их по случаю приобретения машины.

— Машины? — Ауса взволнована.

— Ну да, я думала, что мы вечером отметим это событие, — Свава вздыхает, — но раз такое случилось…

— Это еще не причина, чтобы выбрасывать цветы, — возражает Ауса.

Свава быстро поднимает глаза, и Ауса видит, как лицо хозяйки бледнеет и становится строгим. Ауса даже не осмеливается до конца развернуть цветы, с которых уже начала снимать целлофан. От удивления она чуть не роняет букет. Ей и в голову не могло прийти, что Свава будет оплакивать свекра, что она его любила.

— Ауса, как ты не можешь понять, — резко говорит Свава, — Йоуну цветы будут неприятны, и мне тоже сейчас не до них. Сегодня вечером они не доставят мне удовольствия. И Йоуну тоже.

— Да, да, конечно, — соглашается Ауса и снова заворачивает цветы.

Почему их обрекли на смерть? Почему им нельзя пожить еще немного?

— Свава, — вдруг просит она, — можно я поставлю их у себя в подвале? Раз ты все равно хочешь их выбросить?

Свава отвечает быстро и твердо: