Песнь одного дня. Петля

Некоторое время она стоит неподвижно, и свет лампы кажется ей непривычно ярким и резким. Она вдруг замечает стены, раньше она никогда их не видела, она почти физически ощущает их надежность, неброский цвет. Удивительно удачный цвет. Она не выносит ярких тонов. А вот лампочка тут слишком яркая, раньше она как-то не обращала на это внимания, тут нужен другой абажур и другого цвета. Направляясь в гостиную, Свава прикидывает, какой цвет подойдет лучше всего, и слабость ее проходит. Это ее дом. И этот человек — ее муж, он стоит посреди гостиной, чуть сгорбившийся под своей тяжелой ношей.

Только что у него на глазах умер человек, он видел смерть впервые в жизни. Все происходило иначе, чем он представлял себе, без тяжелой мучительной агонии, просто что-то отхлынуло, и вдруг все кончилось. И одновременно точно что-то погасло и в нем самом, какая-то частичка его самого, о существовании которой он даже не подозревал, покинула его. А тут еще Свава… Нет, не разговор, он много раз слышал, как она болтает с подругами, его поразило выражение, которое было на ее лице, пока она его не заметила. Он никогда не видел у нее такого выражения. Нет, это ему не показалось, и он не придумал это из-за того, что у него тяжело на душе. Почему она смеялась? Он слышит, как она прощается, слышит, как она легким, но твердым шагом входит в гостиную. Что она ему сейчас скажет? Он целиком в ее власти. Но он почти уверен, что она вообще ничего не скажет. Он может не волноваться. То выражение, которого он не должен был видеть, останется его тайной, об этом никто не узнает.

— Какие новости? — спрашивает она тихо.

— Все кончено, — отвечает он и подходит к окну.

Он смотрит на стекло, как будто спасительные слова о том, неразрешимом, должны скрываться где-то за ним. Он смотрит на сад, одевшийся к приходу ночи в зеленый и коричневый цвет, здесь можно найти все переходы от темно-зеленого до черного, от светло-коричневого до темно-красного, от сумерек до мрака. Но Йоун ничего не видит.

— Да, — говорит Свава в пространство и смотрит на спину мужа. Пиджак ему тесен. Надо сделать ему новый костюм. Она не знает, когда он вернулся и какую часть ее разговора слышал. Ее тяготит это молчание. Но она не позволит, чтобы ей портили жизнь. Она уверена, что Дудди поможет ей. Дудди знает толк в подобных вещах. Свава не намерена испытывать неприятности из-за Хидди. Если она покинет этот дом, это будет не падение в бездну, а деловитый переезд в новую, более удобную и просторную квартиру. Мужчины дураки.

— С кем это ты разговаривала? — наконец спрашивает Йоун, не оглядываясь.

— С Хидди, — отвечает она как ни в чем ни бывало.

— Что-нибудь случилось?

— У него дома собралась компания, он выпил и решил пригласить меня присоединиться к ним. Там все знакомые, мы вместе учились в школе. Ты их знаешь. Но сейчас это невозможно.

Она говорит немного ворчливо, обращаясь к его затылку. Голос звучит естественно и вполне соответствует охватившему ее возмущению, но в груди у нее тяжесть.

— И это все? — спрашивает Йоун, и она скорее чувствует, чем слышит, что он не очень-то верит ей. Но она смотрит на его спину, ощущает под ногами мягкий ковер, знает, что это ее дом, и спокойно кладет руку на спинку кресла, которое стоит рядом.

— Да, — отвечает она невозмутимо и добавляет после короткой паузы: — Тебе надо купить новый костюм. Этот пиджак уже тесен.

— Да… наверно… конечно… — говорит он. Как медленно он это произносит!

— Я сварю тебе кофе, — мягко говорит она и отпускает спинку кресла.

Когда она возвращается из кухни, неся на подносе кофе, он все еще стоит у окна. Она видит, что его широкие плечи вздрагивают, и знает, что он плачет. Она смотрит, как он плачет, и сочувствие к нему борется в ней с презрением. Мужчина не должен плакать. И все-таки ей хочется утешить его. Она уверена, что он знает. Но ведь между ней и Хидди ничего не будет. Никогда. Она подходит к мужу, становится рядом и гладит его по щеке, нежно гладит мягкой прохладной рукой. И ему хочется обернуться к ней, уткнуться головой ей в колени и заснуть, обессилев от слез, и сделать так, чтобы все было хорошо. Но он так тяжел и неловок. А она так насмешлива.

— Я… я… знаешь, я плохо относился к отцу, — говорит он, глядя в окно.

И она не возражает ему, а все гладит и гладит его по щеке, хотя они стоят у окна.

— Мы поставим его в его комнате, пока не отвезем на север, — говорит она, чтобы успокоить мужа.

— Ты даже не знаешь, какой он всегда был добрый, как он любил нас, детей. И маму. Ведь ты не видела, каким он был. К нам-то он приехал уже совсем старый и дряхлый. — Йоун все еще смотрит в окно.

— Я все знаю… Я тоже относилась к нему не так, как следовало, — говорит Свава, и ей приятно, что она может признаться хоть в этом.

Она чувствует, что ее рука стала влажной от его слез, чувствует их искренность и доверие, она и горда и в то же время ей стыдно. Она всегда будет хорошо относиться к нему.