Песнь пророка

В субботу вечером они сидят за столиком ресторана. Времени хватит, чтобы поесть, расслабиться и отвезти Саймона домой до комендантского часа. Замечательно видеть рядом Молли и Бейли, Бена в детском креслице и Саймона в твиде, сидящего с краю скамьи, Марк должен быть с минуты на минуту. В соседней кабинке мужчина и женщина поглощают еду в покорном молчании, если не считать звона столовых приборов, женщина с отстраненным и разочарованным видом разглядывает содержимое своей тарелки, не переставая есть. Саймон громко сморкается в носовой платок, и Бейли, скорчив гримасу, отворачивается к Молли. Айлиш тянется к сумочке за телефоном, взгляд падает на пустой стул. Она говорит себе, что это неправда, что в каком-то смысле Ларри здесь с ними, он не мог забыть, что сегодня у Марка день рождения. Она видит, как он сидит в тюремной камере, сложив на коленях руки, пытаясь мысленно проникнуть в ее мысли, желая, чтобы ее жизнь шла своим чередом, желая ей быть сильной. Айлиш откидывается назад, прислоняясь к складкам кожзаменителя, разглядывая детей и говоря Ларри, наша помощь нужна Молли — Молли, которая теперь не встает с постели раньше полудня и не ест целыми днями. Ты наблюдаешь, как она ковыряет кожу вокруг ногтей, как из девочки спортивного сложения превращается в худышку, как все внешнее прячется внутрь и тень гложет ее душу. Саймон ворчит над меню, Молли не знает, чего ей хочется. Подходит официантка, на ходу вынимая из-за уха карандаш, кольца в ушах качаются, словно ухмыляясь. Мы подождем моего сына, говорит Айлиш, а пока закажем напитки. Мысленно она видит, как Марк подъедет на велосипеде, пристегнет его цепью к перилам, замнется, в глубине души желая оказаться где-нибудь в другом месте. Официантка возвращается, Айлиш снова пытается дозвониться, пока Саймон пожирает девушку глазами, Айлиш пытается улыбаться, делая заказ, лысый мужчина всматривается в витрину ресторана, заходит, окидывает взглядом почти пустой зал и снова выходит. Приносят еду, и Саймон с Бейли жадно набрасываются на пасту. Они поглощают пищу, словно хищники, губы и зубы в крови, они думают о телесных потребностях, о тех, что ближе всего к природе, еда, секс, насилие — разгул и освобождение. Мороженое в вазочках успевает растаять, когда в дверях появляется Марк, промокший и потрепанный ветром. Не говоря ни слова, Айлиш встает, давая ему проход. Не она, а Молли поддевает его колким замечанием, но Марк не собирается оправдываться и тянется за чесночным хлебом. У тебя руки посинели, говорит Айлиш, зажимая его ладонь между своими. Официантка приносит Марку тарелку пасты, Айлиш наблюдает за сыном, как будто хочет впитать его строгость, спокойное достоинство, с которым он держится, внутренний свет его разума, изящные мужские кисти рук. Она хочет стать одним с его кровью, смягчить ожесточенное сердце, согреть взгляд, смотрящий на мир все с бо́льшим холодом, она видит, как Марк примеривает непроницаемую отцовскую маску. Пара из соседней кабинки идет к двери, одевается, мужчина высовывается наружу, со страхом глядя в небо. Айлиш смотрит в лица сидящих за столом, просит всех наклониться и понижает голос. У меня есть новость, которая касается вас всех, вчера мы обсудили это с Марком, я решила отправить его в школу-интернат за границу, я не могу допустить, чтобы происходящее повлияло на его учебу, он слишком молод, чтобы служить. Лицо Молли начинает сморщиваться, Саймон скатывает в шарик салфетку. Это будет нашим секретом, о котором нельзя говорить никому за пределами семьи, ты меня слышишь, Бейли? Айлиш наблюдает, как Марк крутит в руках пустой стакан, кладет нож и вилку, качает головой. Я передумал, говорит он, я не хочу никуда уезжать, у меня есть право отказаться, пойти под трибунал, я такой не один, а если я перейду границу, обратного пути не будет, меня наверняка арестуют… Молли закрывает лицо руками, Бейли начинает ковыряться в столе ножом. Айлиш забирает у него нож и кладет перед собой. Но, Марк, мы же вчера обо всем договорились, я все еще твоя мать, и с этого момента ты будешь делать то, что я скажу, до тех пор, пока тебе не исполнится восемнадцать, а потом поступай как хочешь. Лицо Марка мрачнеет, он убирает руки со стола и качает головой. А может быть, я принадлежу государству, а не тебе? И я не должен никуда уезжать, если я этого не хочу. И тогда Саймон опускает кулак на стол и наклоняется к внуку. Есть одна стихотворная строчка, которую тебе не помешало бы намотать на ус, говорит он, звучит она примерно так: если хочешь умереть, тебе придется за это заплатить[2]. Марк усмехается. Что ты имеешь в виду, мам, о чем он говорит? Не отрывая глаз от Марка, Саймон откидывается назад. Это значит, сынок, что, если хочешь остаться здесь, поразмысли, чем это для тебя обернется. Марк поворачивается к матери, и ему снова десять, и на лице застыла недовольная мальчишеская гримаса. Мам, почему он со мной так разговаривает? Айлиш смотрит на отца, затем переводит взгляд на улицу, думая о том, что происходит снаружи, постепенно выходя из-под контроля, ускоряясь, набирая силу. Наблюдая сейчас за ними, ощущая, как момент ускользает, она знает, что когда-нибудь вспомнит всех такими, как сейчас, своих детей, сидящих за столом, чувствует, как колесо хаоса делает оборот. Вот вас шестеро, а вот уже пятеро, а вот и четверо. Дверь на кухню распахивается, официантка пятится, разворачивается, в руках у нее праздничный торт, пока она пересекает зал, заставляя их себе подпевать, свечи еле колышутся. Марк отводит глаза.