Песнь серафимов

Прошло несколько минут, и мы свернули на Беверли-Хиллз, а затем оказались на моей улице, обсаженной по обеим сторонам великолепными жакарандовыми деревьями в цвету. Почти не было видно зеленых листьев, ветки сплошь покрывали голубые цветы, лепестки ковром усеивали тротуары и проезжую часть.

Я не смотрел на него. Я не думал о нем. Я думал о своей жизни, боролся с подступающим отчаянием, как борются с тошнотой, и задавал себе вопросы. А если это правда — если он тот, кем провозгласил себя? Неужели я, совершивший ужасные преступления, в самом деле могу получить прощение?

Мы въехали в гараж моего дома, и я не успел ничего произнести вслух. Как я и ожидал, он вылез из машины вместе со мной, сел в лифт и поднялся на пятый этаж.

Балконные двери в моей квартире никогда не закрывались. Я сразу же вышел на террасу и посмотрел вниз на жакаранду.

Я часто дышал, мое тело сгибалось под тяжестью всего, что на него навалилось, но сознание было поразительно ясным.

Когда я развернулся и взглянул на Малхию, он выглядел таким же живым и настоящим, как и жакаранда с ее облетающими голубыми цветами. Он стоял в дверном проеме, непринужденно глядя на меня, и на его лице я снова видел обещание понимания и любви.

Мне отчаянно хотелось заплакать, поддаться слабости, позволить себя обворожить.

— Почему? Почему ты пришел сюда ко мне? — спросил я. — Да, я уже спрашивал тебя, но ты должен объяснить мне подробно: почему я, а не кто-то другой? Не знаю, настоящий ли ты. Полагаюсь на твое слово. Но скажи, как может быть прощен такой человек, как я?

Он подошел и встал рядом со мной у бетонного бортика. Посмотрел на покрытые голубыми гроздьями деревья. И прошептал:

— Какое совершенство, какая прелесть.

— Именно поэтому я живу здесь, — ответил я. — Потому что каждый год, когда они зацветают…

Мой голос сорвался. Я отвернулся от деревьев, потому что понял: я заплачу, если буду и дальше смотреть на них. Заглянул в свою гостиную, увидел три стены, от пола до потолка заставленные книгами. Увидел часть коридора, точно так же забитого книжными полками.

— Прощение — это то, о чем нужно попросить, — прошептал он мне на ухо. — Ты же знаешь.

— Я не могу просить! — отрезал я. — Не могу.

— Почему? Только потому, что не веришь?

— Это достаточная причина, — сказал я.

— Дай мне шанс привести тебя к вере.

— Ты должен сначала объяснить, почему именно я.

— Я пришел к тебе, потому что меня к тебе направили, — произнес он спокойно, — и еще из-за того, кто ты такой, что ты сделал и что можешь сделать. Это не случайный выбор — то, что я явился к тебе. Только к тебе, тебе одному, я пришел. Все решения, принятые на Небесах, таковы. Каждое индивидуально. Вот как обширны Небеса — так же, как обширна земля. Ты же знаешь, ты должен был задуматься об этом хотя бы на мгновение. Ведь все существует на протяжении многих веков, эпох, времен. И в мире нет ни единой души, на которую не смотрели бы с Небес по-особенному. Каждый вздох, каждое слово слышат на Небесах.

Я слушал его. Я понимал, что он имеет в виду. Я посмотрел на величественные деревья. Мне стало интересно, каково дереву потерять на ветру все свои цветы? Ведь цветы — это все, что у него есть. От такой причудливой мысли я вздрогнул. Передернул плечами. Сильнейшее желание разрыдаться захлестывало меня, но я боролся с собой. Я снова заставил себя взглянуть на него.

— Я знаю тебя всю твою жизнь, — сказал он. — Если хочешь, я покажу ее тебе. Кажется, именно это мне придется сделать, прежде чем ты по-настоящему мне поверишь. Я не против. Ты должен понять. Ты не сможешь принять решение, если не поймешь.

— Какое решение? О чем ты говоришь?

— Я говорю о некоем соглашении, я уже об этом упоминал. — Он выдержал паузу и продолжил самым добрым голосом: — Это способ использовать тебя — такого, каким ты стал. Это способ использовать все способности того человека, каким ты являешься. Соглашение направлено на то, чтобы спасти жизнь, а не забрать ее, ответить на молитвы, а не заглушить их. Это шанс сделать нечто невероятно важное для других, причем и для тебя это будет только благо. Именно так и творится добро, ты же знаешь. Все равно что работать на Хорошего Парня, за исключением того, что ты будешь верить всем сердцем, всей душой, так сильно, что вера станет твоей волей и твоим предназначением, пронизанным любовью.

— У меня есть душа — в это я должен поверить? — спросил я.

— Конечно, есть. У тебя есть бессмертная душа. Ты сам это знаешь. Тебе двадцать восемь лет, это немного по любым меркам, и ты ощущаешь себя бессмертным со всеми своими черными мыслями и желанием покончить с жизнью. Но ты не понимаешь, что бессмертная часть тебя и есть твоя истинная часть, а остальное отпадет в свое время.

— Я знаю это, — шепотом ответил я. — Я это знаю.

Мне не хотелось показаться нетерпеливым, но я говорил правду, а еще я был изумлен.