Песнь Серебряной Плети (СИ)

Слева на берегу стоял кто-то еще. Футах в тридцати от него, на самом дальнем краю длинного языка пирса, лениво лакавшего озеро. Судя по силуэту, немолодая женщина, болезненно кутавшаяся в старомодное меховое манто. Хрупкая и жалкая, как иссушенная беспощадным зноем рябина. Она все еще пыталась держать спину прямо, но это ей не удавалось. Что-то в ней казалось неправильным, чужеродным, как искаженная кошмарным сном реальность. Киэнн тряхнул головой, прищурился, потер глаза обеими ладонями. Силуэт овевало слабое, едва заметное золотистое свечение. То самое, которого глаза простых смертных почти никогда не видят. То самое, что указало ему на девушку-подменыша в сутолоке вечернего метро. Эта нелепая пожилая леди не была просто женщиной. Она была фейри.

Изгнанница. Просто так фейри не стареют. Нужно прожить долгую одинокую жизнь в мире смертных, чтобы превратиться вот в такую развалину. Она не подменыш, у них аура другая — грязная, водянистая, разбавленная серым, точно табачным дымом. У некоторых и вовсе не видна. Но не у нее. Любопытно, что же она натворила? Кому перешла дорогу? По сути, она не в лучшем положении, чем он. За исключением одного.

Киэнн подошел к престарелой фейри почти вплотную, но она по-прежнему отрешенно блуждала взглядом где-то в темноте, вцепившись сухими узловатыми пальцами в свой потертый, неопрятный енотовый воротник. Прозрачно-тонкая кожа, когда-то наверняка блиставшая алебастровой белизной богини, теперь казалась пожелтевшим и обгорелым пергаментом, который разлетится в прах от одного прикосновения. Из-под нахлобученного на макушку, точно ветхая корзина на голову огородного пугала, болотно-зеленого берета выбивались куриные перья жидких седых волосенок. Растянутый подол клетчатой шерстяной юбки с выбивающимися нитями приоткрывал тощие старческие ноги в видавших виды замшевых полусапожках на стертом каблуке. Киэнн невольно перевел взгляд на собственные туфли. С тобой происходит то же самое. Ты медленно опускаешься. Еще лет двадцать — и ты превратишься в точно такую же рухлядь. Если, конечно, решишь выжить любой ценой.

Несмотря на теплую погоду и свой нелепый зимний наряд, седая фейри дрожала так, словно стояла нагишом под леденящим февральским ветром. А ещё от нее исходил стойкий, абсолютно человеческий запах дряхления и близкой смерти, от которого Киэнна буквально передернуло. Запах — это, пожалуй, последнее, что может утратить фейри на пути вырождения. Вонь прели и нафталина вместо пьянящего аромата яблок…

И все же это был шанс. Причем жирный шанс, куда получше, чем с подменышем. Киэнн решил не ходить вокруг да около:

— Почему ты не можешь вернуться?

Изгнанница глухо вскрикнула, спешно зажав рот трясущейся рукой. Киэнн повторил вопрос на шилайди, чтобы быть уверенным, что его поняли и поняли верно. Она обернулась так медленно, как будто боялась рассыпаться, или, быть может, спугнуть то неведомое, что стояло у нее за спиной и говорило на языке фейри. И, в общем-то, Киэнн мог ее понять.

Взору Киэнна предстало лицо, схожее то ли с ритуальной маской африканских аборигенов, то ли с оплавленной свечой. Внешние уголки водянистых слезящихся глаз, казалось, медленно стекали к отвислым щекам, и те, в свою очередь, сотней восковых складок, застывали у подбородка. Узкий, изломанный морщинами рот скалился в жуткой трагической гримасе. Гротескный нос, точно вылепленный наспех никудышным гончаром, такая же уродливая лепнина под глазами и в разлете бровей, и брызги несмываемых пятен, какими отмечает подвластных себе созданий жестокий бог — время.

— Ты — Дэ Данаан? — сиплым, глухим голосом простонала она.

Старуха определенно не знала его, также, как и он ее не знал. И все же угадала безошибочно, с первой попытки. На лбу у меня, что ли, написано?

— Если я тот, за кого ты меня принимаешь, тебе следует отвечать на вопрос, а не ставить встречный, — холодно отчитал старую фейри король. Король, который давно умер. Но ей этого знать не обязательно.

Дряхлая фейри испуганно сжалась:

— Не надо…

Киэнн невольно поморщился. Как будто я могу тебе что-либо сделать. Только понтуюсь.

— Кто ты? — сжалился над ней он. Старуха явно малость не в своем уме, лучше уж спросить у нее что-то полегче. Не то, чтобы его и впрямь очень уж интересовала ее природа — она не тролль, несмотря на все нынешнее уродство, и, скорей всего, даже не гвиллион. Ее глаза, даже утратив былую яркость и сияние, изливали в сознание нежную зеленоватую бирюзу. Она почти наверняка была духом воды, какой-нибудь дивной морской девой или пленительной нимфой. Что делало ее настоящую еще более пугающей. — Кто ты такая? Шелки? Никса? Мерроу? Ундина?

— Я — ламия, — с нескрываемой горечью ответствовала она.

Небо Маг Мэлла! Ламия! Та, из волос которой рождается радуга! Та, что пробуждает спящие воды рек одним лишь поцелуем! Та, что умеет строить мраморные замки из пены прибоя! Если, конечно, все это не вранье.

Киэнн окинул жуткую каргу изумленным и одновременно недоверчивым взглядом:

— Ламия? Я о вас только в книжках читал. Вы существуете?