Песнь сирены

– Мартин ударил первым, Вильям, – мягко сказал Ричард. – Нож твой – у него ручка из оленьего рога в виде какой-то болотной птицы. Ты говоришь, Мартин не мог… ради себя не мог, согласен… но ради тебя и Элис?

– Убийство? Мартин? Нет! – упорствовал Вильям.

– Ты ведь не совершал убийств, когда сражался со своими людьми на стенах. И Мартин считал, что его участие в войне – единственное действие, на которое он способен.

– Не важно, о чем он думал, – сказала Элис. – Вы правы. Он сделал это ради нас. Папа говорил, что эти люди – наемники, не связанные долгом верности. Мартин понял: если он убьет Моджера, некому им будет платить и они уберутся отсюда.

– Да, – согласился Вильям. На мгновение он закрыл лицо ладонями. – Я буду скучать по нему. Он был моим вторым «я».

Он повернулся и проревел на весь зал плотникам, чтобы те сколотили лестницу. Вильям хотел было спуститься, но Ричард остановил его, сказав, что Раймонд задержался внизу.

– Но он ничем не может ему помочь, – сказала Элис, – и понадобится для других дел. Я не могу допустить, чтобы Мартин лежал в крови. Я пойду вниз. Нет, тебе не надо, папа. Не доставляй мне лишних тревог и хлопот Элизабет, причиняя вред и себе. Он не обидится, если ты не сойдешь к нему сейчас же. – На этих словах ее голос сорвался, и она, рыдая, прижалась к отцу. – Я не буду плакать, – сказала Элис спустя мгновение и отошла. – Он не выносил моего плача… как и ты, папа.

– Нет, – сказал Вильям. – Здесь не о чем плакать, Элис. Мартин всей душой хотел отплатить мне за спасение его жизни, и это было самым сокровенным его желанием. Вероятно, он умер очень счастливым, в любви и вере, что должен это сделать. Он сделал свой выбор. И мы обязаны согласиться с ним.

Элис позвала нескольких женщин. Одну из них она послала за Элизабет, чтобы та ухаживала за отцом, другим приказала приготовить все необходимое для омовения тела. Вильям стоял, глядя в окно на палатку Моджера, затем вытер глаза от навернувшихся слез. Ричард отошел к фамильному креслу у камина, чтобы дать Вильяму возможность прийти в себя. Там сидело и праздно смотрело на огонь, хотя кругом все снорали, занятые делами, самое прелестное существо, которое он когда-либо видел в своей жизни. Ничего удивительного, что Вильям так очарован, а Раймонд вздрагивает при упоминании ее имени.

– Мадам, – сказал Ричард, кланяясь, – у меня есть новости.

Он понимал, что неловко говорить о смерти мужа женщине, которая может счесть это наипрекраснейшим из известий. Тем не менее лучше, если скажет об этом он, а не Вильям.

– Сэр Моджер мертв, – сказал он.

– Что? Восхитительно! – пропела Эмма, подпрыгивая и хлопая в ладоши.

Ричард почувствовал тошноту. Большие голубые глаза теперь были прикованы к нему; даже радость не могла скрыть их пустоту. И это та, которую Вильям любил двадцать лет? Уже задав себе этот отвратительный вопрос, он понял, что этой девчонке вряд ли исполнилось и двадцать. В этот момент сзади подошел Вильям и прорычал:

– Какого черта ты здесь делаешь?!

Эмма вздрогнула, а затем как-то непристойно прижалась к нему.

– Моя комната полна раненых, истекающих кровью и стонущих, – сказала она с глупой ухмылкой. – Наверху нет ни одного свободного или спокойного уголка, и я сошла вниз, чтобы быть к вам поближе.

Вильям возмутился и набрал воздуха в легкие, чтобы дать ей взбучку, но вместо этого только легко оттолкнул ее. Ричард заморгал глазами, пребывая в полной растерянности.

– Эмма, дорогая моя, – сказал кто-то мягким голосом, – сделай реверанс. Это граф Корнуолльский, он, может быть, знает кого-нибудь очень богатого, кому понравится твое общество.

Эмма тут же присела в глубоком реверансе, сияя от радости, но Ричард смотрел поверх ее головы. Это сирена? Ее шаль лежала на плечах, открыв волосы, причудливо вьющиеся и обрамляющие лицо, придававшие ее облику нечто дикое; платье было плохо зашнуровано, причем один его край зацепился за подвязку, обнажив красивое бедро и прелестную лодыжку. Затем он увидел огромные блестящие глаза и приятную улыбку; ее рука описала грациозный жест, показавшийся Ричарду очаровательным. Выражение боли на лице Вильяма сменилось выражением глубокой внутренней радости. По сравнению с Эммой лицо Элизабет было смуглым и некрасивым, но Ричард уже почувствовал теплоту и облегчение от ее присутствия.

– Теперь, Эмма, тебе надо на время выйти, – спокойно продолжала Элизабет, – нам надо решить, что для тебя лучше.

Эмма посмотрела на Вильяма, однако все его внимание было приковано к Элизабет, и это было настолько очевидным, что даже Эмма поняла все.

– Я хочу уехать в Лондон, – напомнила она Элизабет. – Не желаю оставаться заточенной в крепости в этой глуши.

– Да-да, я помню, – поспешила заверить ее Элизабет, услышав, как заворчал Вильям, – но пойди наверх и помоги Мод нарезать тряпок для перевязок. Ты должна показать себя доброй и послушной.

Как только она вышла, Элизабет присела перед Ричардом в глубоком реверансе.

– Прошу извинить, милорд, за то, что ваше имя использовалось с такой целью, но…