Это же тревожило и самого Раймонда. Ему следовало радоваться тому, что сэр Вильям абсолютно не оправдывает подозрений короля, но его сердце было холодно как камень. Он не хотел признаваться самому себе, что угнетен, и поэтому попытался отогнать от себя мрачные мысли. В конце концов, убедил он себя, все объясняется его нежеланием возвращаться ко двору в случае, если мать узнает, где он скрывается. Найденная причина его уныния была настолько правдоподобной, что Раймонд ухватился за эту мысль, не желая видеть более глубокую и гораздо более опасную причину своих терзаний.
Связав свое состояние с матерью, Раймонд решил проанализировать все более трезво. Его первым порывом, когда он понял, что сэр Вильям невиновен, было мчаться ко двору и рассказать это Генриху. Но какая необходимость в такой спешке? Странный трепет в груди, когда Элис задала какой-то незначительный вопрос, на который он ответил так же кратко, интуитивно подсказывал ему: надо спешить, его подстерегает ужасная опасность в этой крепости. Но Раймонд не захотел обратить внимание на это предупреждение.
В самом деле, говорил он себе, глупо мчаться обратно к Генриху и убеждать его в преданности сэра Вильяма. Какие основания для этого он имел? Только свое толкование одного-единственного разговора.
Но изложить подобное вполне убедительно с фактами на руках – совсем другое дело. Вероятнее всего, что сейчас король сочтет его глупым неопытным юнцом, давшим себя одурачить более зрелому и умному человеку. Тогда его защита принесет сэру Вильяму больше вреда, чем пользы. Что ему необходимо, говорил себе Раймонд, так это более веские доказательства. Следует подождать, по крайней мере, до тех пор, пока сэра Вильяма не призовут на войну в Уэльсе, если она случится. Тогда можно будет получить реальное доказательство словам: «Он сразу же собрал своих людей, поехал и мужественно сражался». Да, это было бы лучше всего.
– Боюсь, мои повара менее искусны, чем те, к которым вы привыкли, – ядовито заметила Элис.
Раймонд смущенно посмотрел на нее, а затем в направлении ее взгляда на нетронутую еду перед собой. Следовало признать, на стол в Англии подавали весьма простые блюда, не отличавшиеся разнообразием. Раймонду не хватало здесь очень острых домашних рагу, состав которых зависел от времени года.
– Кушанья другие, – согласился он, – но вкусные. Мои мысли были так заняты показанным мне вами сегодня, что я позабыл о еде. Я совсем не хотел обидеть вас. Прошу простить меня. Все новое, как и новое блюдо, требует времени для усвоения.
Все это было сказано спокойно, но Элис была абсолютно уверена в том, что не вид крепостных Марлоу, пашущих землю, заставлял светиться глаза Раймонда. Ей стало стыдно за свое несправедливое к нему отношение. Сидеть рядом с ней и ее отцом за таким простым столом – суп, запеченный лебедь, вареный сазан, жаркое из оленины и молочного поросенка, не считая тушеной телятины и говядины, – должно и в самом деле быть горьким напоминанием того, что он потерял. Как жестоко с ее стороны усилить эту горечь своими словами.
– Вы должны простить меня, – сказала она. – Я вне себя из-за этого глупого дела в Уэльсе.
Раймонд улыбнулся. Просто восхитительный способ проявления своего раздражения: ни покрасневших глаз и носика, никаких горьких рыданий.
– О, думаю это ни к чему не приведет, – солгал он, приученный к тому, что можно обмануть женщину, если это нужно для ее спокойствия.
Элис пришла бы в ярость, узнай она о его лжи, но сочла, что Раймонд просто не знает действительного положения дел.
– Думаю, это приведет к войне, – сказала Элис. – Полагаю, папа считает так же. Я знаю, он думает, как и дядя Ричард: условия, предложенные Дэвиду, слишком суровы. Когда король посадил Гриффида в тюрьму, вместо того чтобы заставить того поделить с ним земли, у него появилось больше надежд, но уже тогда он предполагал, что договор будет нарушен.
– Ваш дядя… Извините, граф Ричард говорит с вами о подобных вещах? – В голосе Раймонда прозвучало удивление.
– Если я спрашиваю его, – конечно. Это не означает, будто он доверяет мне государственные тайны. Это было бы неверно. И папа не рассказывает мне подобных вещей (да я и не прошу его об этом), но очень понятно объясняет мне некоторые вопросы.
Элис посмотрела на отца. Он медленно жевал с полузакрытыми глазами. «Он ничего не узнает, – решила она. – И, если приезжает дядя Ричард, следует предостеречь Раймонда, который явно невысокого мнения о женщинах».
– Папе нравится, когда я задаю вопросы дяде Ричарду. Это не только развивает мой ум, но и помогает дяде Ричарду. Видите ли, во время своих объяснений он кричит и топает ногами, называя идиотами некоторых знатных людей, и в этом меньше вреда, чем в случае, если бы он говорил им это в лицо. Я, конечно, никогда не предала бы его, но и не смогла бы этого сделать по той простой причине, что не бываю среди них.
– Но вы, несомненно, достойны этого, – сказал Раймонд, неожиданно для себя рассердившись оттого, что Элис нельзя сравнивать ни с какой другой женщиной, даже с его теткой – королевой.