Песнь сирены

Никто не задал никаких вопросов, когда Моджер въехал в ворота аббатства. Многие люди из лагеря приходили навестить своих товарищей или забрать вещи тех, кто умер, чтобы отправить их родственникам, и сторож не обратил никакого внимания на прибывших. Эгберт подъехал к небольшой боковой двери в западной стене, ведущей к резиденции аббата, и спрятал лошадь. Он натянул на голову капюшон, чтобы спрятать лицо, и позвонил в колокольчик. Эту дверь всегда держали закрытой, но монах, работавший в доме аббата, обязан был отвечать на звонки. Когда Эгберт объяснил ему причину своего визита, монах раздраженно предложил ему обойти кругом и войти через главные ворота. Эгберт смиренно попросил прощения и сказал, что идти далеко, а ворота могут закрыть, пока он будет добираться до них. Монах впустил его. Заперев за Эгбертом дверь, он объяснил, как пройти к гостевому дому, и ушел, чтобы заняться своими обычными делами.

Преследуемый собственной тенью, Эгберт пошел в указанном монахом направлении. Он подождал, потом снял ключ, висевший на крючке, отпер дверь и повесил ключ на место. Это было все, что от него требовалось, но он не торопился уходить. Последнее время у него слишком много неудач. Моджср весьма снисходительно относится к этому, но Эгберт не хотел больше искушать судьбу. Он нашел темное место в саду аббата, откуда можно было видеть дверь, сел и стал ждать. Может пройти несколько часов, пока Моджер не сумеет прикончить сэра Вильяма. Если вдруг придет какой-то случайный поздний посетитель и обнаружится, что дверь не заперта, эта оплошность будет устранена. Потом Эгберт снова ее отопрет.

Хотя Вильям и был один, когда Моджер заглянул к нему, его одиночество было непродолжительным. Раймонд только ненадолго оставил его одного. После известия об убийстве в лазарете, услышанном им во время еды, его подозрения вспыхнули с новой силой, и он, забыв про завтрак, бросился к графу Херфордскому. Они вспомнили, что монах говорил о намерении переместить Вильяма к окну. Это еще не доказывало, что хотели убить именно Вильяма, возможно случившееся было простым совпадением. Человек, замысливший убийство, редко останавливается, чтобы украсть ножи и кошельки. И все же это было довольно странное совпадение.

Первой реакцией Раймонда было желание снова и немедля переместить Вильяма, но граф охладил его пыл. Столь отчаянные попытки прикончить Вильяма не остановить только перетаскиванием его в разные места. Они возобновятся, как только станет известно, где он находится. Было бы значительно лучше, настаивал граф, поймать тех, кто пытается его убить.

Конечно, нельзя направить в аббатство военный отряд. Даже если бы граф сумел сломить сопротивление аббата, такая акция наверняка насторожила бы предполагаемого убийцу, который временно отказался бы от своего намерения. В конце концов, было решено: Раймонд будет дежурить у постели Вильяма, а еще четыре человека – по одному в каждой из соседних комнат и в комнатах напротив, чтобы прийти на помощь Раймонду, когда тот позовет.

Первый сбой в этом плане обнаружился через десять минут после наступления темноты, когда Раймонд зажег свечу. Вильям лежал спокойно, но через несколько минут начал метаться и бредить. Раймонд обмыл ему лицо и дал выпить воды, но тот никак не мог успокоиться. Глаза Вильяма бегали из стороны в сторону, наблюдая за тенями, создаваемыми мерцающей свечой. Вдруг он начал кричать, предупреждая о нападении со стороны темной двери.

Услышав крики, стражники графа вбежали в комнату с оружием наготове. Это так сильно возбудило Вильяма, что Раймонду едва удалось уложить его в постель. Не без смущения он объяснил стражникам, что случилось, и попросил их не приходить на крики, если только он сам не позовет их некоторыми условленными фразами. Отпустив их и относительно успокоив Вильяма, он задул свечу, которая, казалось, и была виновницей переполоха.

Вильям продолжал бредить и даже размахивал руками время от времени, так что Раймонд не решился снова зажечь свечу. Он вообще не решался сделать что-либо. Стоило ему пошевелиться на стуле, как Вильям тут же реагировал на шум. Похоже слух больного обострился до предела.

Вынужденная неподвижность мешала Раймонду бодрствовать. За последние два дня он перенес страданий, физических и душевных больше, чем за всю предшествующую жизнь. Время тянулось медленно, и его голова начала клониться вниз. Три раза он ловил себя на этом и через силу открывал глаза, но наконец его голова упала на грудь, и он уснул.