Песнь сирены

– Нет, Вильям, нет! Используй наш шанс быть счастливыми. Уверяю тебя, Моджер не обращается со мной плохо и никогда не обращался. И только потому, что это так важно для него. Вот почему я чувствую, он имеет какое-то отношение к твоим бедам в Уэльсе. Для него объединение Илмера, Хьюэрли, Марлоу и Бикса стало навязчивой идеей.

– Вероятно, так оно и есть. – Подумав об этом, Вильям нахмурился. Да, это похоже на правду, но он хотел иметь достаточные основания для такого суждения.

– Хорошо. Я ничего не скажу ему, но думаю, что ничего нельзя говорить и Раймонду с Элис. Это усложняет дело. Жестоко оставлять их в неведении. И как мне поступать, если Раймонд обратится ко мне с официальным предложением? Это честный молодой человек. Если он увидит, что Элис к нему благоволит, он попросит либо ее руки, либо разрешения уехать… А я не могу обходиться без него, по крайней мере пока не смогу взять в руки оружие.

– Об этом я позабочусь, – сказала Элизабет и рассказала, как Элис призналась ей в своей любви к Раймонду, а у нее не хватило сил отказаться выслушать это признание.

Вильям слушал, но отнюдь не все его мысли были о том, что говорила Элизабет. Наконец он притянул ее к себе и слился с ней в долгом поцелуе. Мартин, принесший еду хозяину, как вкопанный остановился в дверях, а затем тихо отошел. Вильям и Элизабет были слишком поглощены друг другом, чтобы обратить на него внимание.

– Любовь моя, милая моя, – шептал Вильям. – Неужели ты думаешь, я постою за ценой, если ставка – сердце Элис?

– Нет. Но, Вильям, мы оказались не слишком дальновидными. Ведь Элис так хороша. Она могла бы рассчитывать на большее, не позволь мы ей отдаться чувству. Не эгоистичны ли мы?

– Я уверен, Раймонд – прекрасный молодой человек, достойный, верный и благородный. Долг для него превыше всего. Он будет прекрасным мужем. Если бы Моджер был так же богат, как Ричард, была бы ты с ним счастливее, Элизабет?

– Нет!

– Неужели ты считаешь Элис легкомысленной, ветреной особой?

– Нет. Конечно же, нет. Полагаю, ты прав: лучше остаться бедным, но счастливым. Хорошо, я скажу ей, что намекнула тебе о сути вопроса. Ты не впал в гнев и не выразил явного недовольства. Это позволит ей надеяться на твое согласие в будущем. Я попрошу Элис не говорить об этом с тобой… а также сказать Раймонду, пусть не затрагивает эту тему, пока ты не сможешь носить доспехи.

– Почему? Неужели ты собираешься сказать моей дочери, что у меня не хватит духу выдержать подобный удар или будто он меня сразит? Да Элис ни за что тебе не поверит!

– Не будь смешным, – улыбнулась Элизабет. – Не сердись, это будет самым разумным. Элис поймет: если Раймонд заговорит с тобой и не получит твоего согласия или если тебе просто потребуется время для принятия решения, ты должен будешь отослать его. К тому же, если возникнет какая-нибудь опасность, ты сам наденешь доспехи и все уладишь, даже если и не будешь вполне здоров.

– Я вижу, ты предпочитаешь представить меня дураком, а не тяжело больным! Кому станет лучше, когда все будут думать, будто я не в состоянии держать оружие?

Элизабет подняла брови.

– Ты можешь посчитать себя вполне здоровым, но мы с Элис вряд ли согласимся с этим. Это приведет к тому, что твоя дочь, а с ней и Раймонд будут молчать несколько недель.

Поднос, который Мартин держал, стоя в передней комнате, задрожал в его руках. Мартин был стар, а крепким его нельзя было назвать и в прежние времена. Обычно еду приносили Раймонд или Элис, но сейчас их не было. И сегодняшний случай Мартин считал божественным провидением. Какой ужас, если кто-нибудь, кроме него, увидел бы поцелуй хозяина и леди Элизабет! Это не был дружеский поцелуй, которому можно дать объяснение. Очевидно, они были любовниками. Мартин инстинктивно отпрянул назад, став невольным свидетелем грехопадения. Это грех, смертный грех. Вожделение – один из семи смертных грехов. Однако, пораженный увиденным, он замер как вкопанный и не мог не слышать разговора. В их голосах и словах не было похоти. Была лишь нежная любовь друг к другу, к Элис и даже к Раймонду. Могла ли такая любовь быть грехом?

Мартин не чувствовал себя виноватым оттого, что невольно подслушал разговор хозяина и Элизабет, теперь он мог даже помочь им чем-нибудь. Держать поднос стало совсем невмоготу. Мартин кашлянул и двинулся вперед как можно медленнее, нарочно шаркая ногами.

– А, это ты! – облегченно вздохнул Вильям. – Элизабет, возьми поднос, пока Мартин не уронил его. Дорогой мой, зачем же ты нес такую тяжесть?

Элизабет взяла поднос и поставила его на стол. Потом попыталась незаметно заколоть волосы под платком.

– Сними его и сделай прическу, – смеясь, посоветовал Вильям. – Она у тебя вся сбилась в сторону, и ты похожа на пьяного эльфа.

Он говорил совершенно свободно, словно не замечая Мартина. Как ни странно, в определенном смысле так оно и было. Уже давно Вильям считал Мартина чуть ли не частью самого себя – как дополнительные руки, глаза, разум. Он знал, что Мартин не может предать его, как не может собственная рука неожиданно схватить нож и перерезать горло своему обладателю.