Песнь Соломона

Джейк, Соломона единственный сын,
Хей буба йейл, хей буба тамби,
В небо взлетел он выше вершин,
Хей конка йейл, хей конка тамби.

В доме у белых оставил дитя,

Хей буба йейл, хей буба тамби,
В дом краснокожих Хедди взяла дитя,
Хей конка йейл, хей конка тамби.

Черная женщина на землю повалилась,

Хей буба йейл, хей буба тамби,
Как она рыдала и о землю билась,
Хей конка йейл, хей конка тамби.

Соломон и Рина, Белали, Шалут,

Йаруба, Медина и Мухамет,
Нестор, Калина, Сарака бейк,
Двадцать один мальчик, а последний Джейк!

О Соломон, не покидай меня,

Боюсь я в хлопке задохнуться,
О Соломон, не покидай меня,
Вдруг руки Бакры на мне сомкнутся!

Соломона нет, Соломон стрелой

Небо пронзил, ушел домой.

Молочник чуть не вскрикнул, когда услышал строчку «В дом краснокожих Хедди взяла дитя». Хедди — бабушка Сьюзен Берд со стороны отца, и, значит, Пой — дочь Хедди. А слова «дом краснокожих», вероятно, говорят о том, что Берды — индейцы. Ну конечно! Пой была ведь индианка или с примесью индейской крови, и звали ее Пой Берд, то есть Пой Птица.[22] И даже нет — Поющая Птица! Вот какое имя она, наверно, получила при рождении — Поющая Птица. А ее брат, Воррен Берд, должно быть носил имя Птица Ворон, а скорее, просто Ворон. Они смешали свои индейские имена с именами, которые звучали на американский лад. Итак, набралось уже четыре человека, имена которых упоминались в песенке: Соломон, Джейк, Рина и Хедди, да к этому еще можно прибавить косвенный намек на индейское происхождение Хедди. А если так, то Джейк и Пой и в самом деле оба родом из Шалимара, как утверждала Цирцея. Все сходится, ошибки быть не может. Песня, которую распевают местные ребятишки, — это история его семьи! Он посмеивался, что-то бормотал себе под нос и ломал голову, как свести концы с концами.

Соломон — отец Джейка. Так это Джейк взлетел в небо до самых вершин? Оставил он дитя у белых в доме? Нет, не то. Ведь есть же строчка «Соломон, не покидай меня», значит, Соломон-то и ушел, именно он улетел — по всей вероятности, умер или убежал, — не Джейк, а Соломон. Может быть, это дитя или сам Джейк умоляет его остаться. Но кто эта «черная женщина», которая «на землю повалилась»? Почему она «рыдала и о землю билась»? Судя по этим словам, она была вне себя от горя. Горевала ли она о том, что кто-то сперва оставил ее дитя у белых в доме, а потом его взяли в дом краснокожих? Рина? Уж не Рина ли та черная женщина, что до сих пор плачет в ущелье? Может быть, Рина — дочь Соломона? Может, она родила внебрачного ребенка, и тогда отец ее… Нет. Она плачет о Соломоне, а не о ребенке. «Соломон, не покидай меня». Он, вероятно, был ее возлюбленным.

Мысли путались, но он ощущал радостное возбуждение ребенка, стоящего перед грудой коробок с подарками, наваленной под рождественской елкой. Где-то в этой груде есть подарок, приготовленный для него.

И все же еще много, множество пробелов. Сьюзен Берд, мелькнула мысль, — наверное, она знает больше, чем ему рассказала. К тому же надо ведь забрать часы.

Он помчался к лавке Соломона и увидел себя на бегу в зеркальном стекле витрины. Улыбка до ушей. Глаза сияют. Он ни разу в жизни не был так возбужден и счастлив.

ГЛАВА 13

В то теплое сентябрьское утро она еще долго стояла после его ухода, а потом ее немного отпустило, и она выронила нож. Когда он стукнулся о линолеум, она медленным, медленным жестом взялась за груди, словно то были плоды манго, выставленные на рынке, чтобы каждый мог пощупать их и отойти. В такой позе она стояла в залитой ярким солнцем комнате Гитары до тех пор, пока сам он не вернулся домой. Она не двигалась, не отвечала на вопросы, поэтому Гитара просто взял ее на руки и снес с крыльца. Он усадил ее на нижнюю ступеньку, а сам отправился взять у кого-нибудь автомобиль, чтоб отвезти ее домой.

Всю эту историю он считал кошмарной и с брезгливостью наблюдал проявления ее нелепой, бездумной любви, но тем не менее глубокая волна печали захлестнула его, когда он бросил взгляд на эту и впрямь красивую женщину, которая, застыв, сидела на ступеньке, держалась за груди и глядела перед собой запавшими глазами.

Мотор старого автомобиля, который он одолжил, ревел оглушительно, но Гитара обращался к ней негромким, тихим голосом: