Песнь третья, О Троне и Дороге в неивестность

Несколько минут Шу и Дайм болтали о какой-то шутливой ерунде, наслаждаясь вернувшейся свободой и открытостью. И снова возлюбленная оставила решать ему, идти дальше или оставить пока, как есть. Маркиз тоже готов был сейчас принять любое его решение — и спокойно уйти, и ждать сколько понадобится. Ну так он же просил доверия? Хоть и не ожидал, что получит его так сразу и безоговорочно. Непривычно. И слишком быстро. Но… обычные человеческие игры неуместны между теми, кто видит друг друга насквозь и принимает как есть. И, пожалуй, вовсе не нужно делать скидку на непривычность. Зачем отговорки перед самим собой?

— Вашему сиятельству не кажется, что анекдоты лучше пойдут с утра?

Не дав Шу опомниться, Хилл подхватил её на руки и отступил на шаг назад. Приглашающе улыбнулся Дайму и, не оборачиваясь, понес принцессу наверх. И, едва спустил её на пол в спальне, две пары рук принялись срывать с него одежду.

Он застонал, когда возлюбленная выскользнула из объятий и подтолкнула его к Дайму. Гибкое полуобнаженное тело, твердые мышцы бойца под пальцами, властные губы, пахнущие коняком. Глубокий и жаркий поцелуй, почти укус, сплетающиеся, словно в смертельной схватке, языки. Низкий рык и вжавшиеся друг в друга напряженные бедра. Нетерпеливые нежные руки, стягивающие остатки одежды и толкающие обоих на постель. Руки, отрывающие за волосы от почти покоренного зверя под ним.

Опрокинув его, Шу скользнула сверху и впилась в губы. Они не успел усадить её на себя, как его бедрами завладели мужские руки. Тут же за ними последовал и рот, заставив Хилла закричать.

Голова кружилась, поток желания и восторга уносил в неведомые дали. Хиллу казалось, что он пьян. Пьян страстью и нежностью, запахами и прикосновениями, стонами и вздохами. Он погружался в водоворот ощущений. Два обнаженных тела — бледное и смуглое, хрупкое и сильное. Запах хвои и кувшинок, мускуса и меда… Две пары глаз — сиреневых и бирюзовых — светящихся желанием, два сердца, стучащих в унисон с его собственным.

Хилл вынырнул из наваждения, задыхаясь и горя. Откатился от сплетенных в объятии тел, ловя ртом прохладный воздух. И засмотрелся. На разметавшиеся черные пряди, зажмуренные глаза, закушенную до крови губу… на дерзко розовеющие соски и смуглую руку, сжимающую маленькую грудь. На гибкого, сильного мужчину, скользящего вниз, ко впадине пупка, приникающего губами к завиткам меж стройных раскинутых ног.

Тонкие, почти жалобные стоны и горький, терпкий запах лишали его рассудка. Крохотная алая капелька на её губах притягивала и звала… Хилл слизал её, и встретил затуманенный шальной взгляд. Шу притянула его к себе, раскрывая губы, и вцепилась ногтями в плечо.

Он пил её блаженные стоны, проникая языком в глубину рта, кусая нежные губы. Ласкал и терзал твердую бусинку соска, охватывал ладонью грудь, и гладил руку, чувствуя каждую её хрупкую косточку. Спустился ниже, к бедру, и встретился пальцами с другой рукой, мужской.

Вспышка нестерпимого желания пронзила Хилла, когда Шу закричала. Прямо ему в губы. И забилась в экстазе. И тут же он почувствовал, как Дайм отодвигается от неё, отдавая… он вмял возлюбленную в постель своим телом и вонзился в содрогающееся лоно. С каждым толчком из её горла рвался крик, ногти вонзились в его ягодицы, ноги оплели бедра.

Приподнявшись на локтях, он смотрел в искаженное страстью запрокинутое лицо. И вбивался в неё все глубже, все сильнее. И сам кричал, изливаясь в жаркую, тесную влажность.

Тяжело дыша, он упал на неё — Шу так и не выпустила его из объятий, из себя.

— Тигренок, любимый… — шептала она устало, оглаживая его плечи. — Мой солнечный…

Ему не надо было видеть, как она улыбается довольно, он и так это чувствовал. И ещё он чувствовал восхищение и желание мужчины, смотрящего на них. Хилл поднял голову и взглянул на него. Прямо в светящиеся бирюзовые глаза. Голодные глаза.

— Моя.

Хилл поцеловал её, властно раскрывая податливый рот языком, снова вжимаясь в неё всем телом, утверждая права собственности.

— Моя… — глядя в распахнутые сиреневые глаза любимой — но для голодного хищника рядом. Хищник в ответ довольно засмеялся и придвинулся вплотную

— Хилл… ещё, милый…

Шу облизала припухшие губы и подалась бедрами ему навстречу. Порочная, жадная улыбка и полуприкрытые глаза, красные следы укусов на белой коже… Хилл глухо зарычал и вошел в неё до конца, снова полный сил и страсти.

И, словно этого могло оказаться мало, почувствовал на пояснице сначала сильные руки, и тут же губы. Охваченный огнем вожделения, он не противился, когда Дайм развел его ноги и устроился между ними, лаская языком спину и жестко сжимая бедра.

— Ты хочешь, любовь моя? — спросила Шу. Одной рукой она крепко держала его за волосы, а другой — Хилл чувствовал — лаская руку Дайма на его ягодице.

— Да… хочу…

Кожа под мужскими пальцами горела, от поцелуев и укусов разбегались острые мурашки. Хилл чувствовал себя свободным, диким животным, не знающим никаких запретов. Все, что доставляет наслаждение — все правильно. Брать и отдавать… властвовать и покоряться…