Он сразу забыл все свои шпильки и подковырки, забыл все, кроме желания обладать ею, желания, которое, казалось, невозможно насытить. Чем больше Филиппа уступала ему, тем больше он хотел ее. Это смущало и раздражало Дайнуолда и в то же время было приятно до головокружения.
Рука Дайнуолда осторожно проникла под платье; он обхватил ладонью грудь Филиппы, ощущая, как его пальцы щекочет ее взволнованное дыхание. Дайнуолд понимал, как нелепо все, что он делает: кто-нибудь из слуг может в любой момент подъехать к ним, Нортберту понадобится что-то сообщить ему… его сыну… О Святой Петр!
Он поспешно выдернул руку из-под платья.
— У нас еще будет время на подобные пустяки, — сказал он. — Посмотри, какие деревья! Это боярышник и тис. Они уже отцветают и вскоре дадут плоды. Жизнь все время обновляется. — Слова неожиданно застряли у него в горле, потому что ему вдруг пришло в голову, что всего несколько часов назад он оплодотворил ее своим семенем, ., и новая жизнь, возможно, уже зародилась. Красивые видения промелькнули перед его мысленным взором: маленькая девочка с пышными вьющимися волосами, в которых все оттенки коричневого, высокая, сильная, смешливая, с глазами цвета летнего неба.
— Я надеюсь, — прошептал он на ухо Филиппе, — что ты подаришь мне детей больше, чем я смогу прокормить.
Она обернулась и улыбнулась ему божественной улыбкой.
Король Эдуард решительно кивнул головой:
— Да, Робби, тебе нужно отправиться к де Фортенберри и сообщить ему об удаче, которая выпала на его долю. Бедняга живет в такой нужде, что у него, верно, в стенах замка дыры. К тому же предки не оставили ему никакого наследства, которое можно было бы присоединить к родительскому благословению. Да, мне придется заняться ремонтом Сент-Эрта. Не хочу, чтобы моя милая дочурка подвергалась опасности, живя в такой развалюхе. Я пошлю ему своих людей.
— А я думал, ваше величество, — сказал Роберт Бернелл, — что вы не захотите брать в зятья человека, который обойдется вам в кругленькую сумму.
— Речь не о деньгах, Робби, а о моей дочери. Это грех моей юности, результат излияния моего молодого… — Король усмехнулся. — Ведь у него маленький сын? Все женщины в роду Плантагенетов любят детей. Она займется мальчиком, об этом можно не беспокоиться. После того как ты получишь согласие де Фортенберри и выдержишь бесконечные излияния его благодарности, вели лорду Генри привезти нашу чудесную дочь сюда в Виндзор. Королева настаивает, чтобы Филиппа сочеталась браком в Лондоне. Мы сыграем свадьбу Филиппы через две недели, не позже. Как ты считаешь, Робби?
Лорд-канцлер пожал плечами.
— Отправляйся прямо сейчас, потому что у нас еще много дел.
Чертовски много. Им конца не будет. Но это дело мы закончим, и его конец будет счастливым.
На следующее утро Роберт Бернелл в сопровождении двадцати лучших королевских солдат отправился в Корнуолл.
А два дня спустя король вместе с Аккурси, сыном известного итальянского адвоката, сидел и подсчитывал, на сколько ему придется опустошить свои знаменитые сундуки, чтобы осуществить в Уэльсе строительство замка, которое он задумал.
— Ваше величество, — говорил Аккурси высоким сральцетом, — вам совершенно не надо себя утруждать и напрасно тратиться.
Просто прикажите дворянам распахнуть для вас свои сердца и кошельки. Они ваши подданные и должны подчиниться.
Эдуард с озабоченным видом почесал подбородок. Несмотря на долгие годы службы, этот Аккурси никогда не поймет английских дворян. Он думает, что это слабые и безвольные овцы, на которых нужно лишь прикрикнуть, чтобы они сами отдали свою шерсть. Только Эдуард собрался сказать Аккурси что-нибудь такое, что сильно бы испортило тому настроение, как услышал рядом деликатное покашливание. Он поднял голову.
Ваше величество, простите, что беспокою вас, — поспешно произнес его камергер, Алерик, — но приехал Роланд де Турней и ждет, когда ваше величество примет его. Вы говорили, что желаете видеть его немедленно.
— Де Турней! — радостно засмеялся Эдуард и быстро поднялся. — Зови его скорее. Я хочу видеть его красивое лицо.
Роланд де Турней на мгновение остановился на пороге в королевские покои, по своему обыкновению оглядев комнату и оценив всех находящихся в ней. Эдуард заметил, как при виде Аккурси в его глазах мелькнуло презрение — инстинктивная реакция англичанина на любого иностранца.
— Подойди поклонись, черт неверный, — с улыбкой приветствовал Роланда Эдуард.
— Надо полагать, наш великодушный Господь решил, что ты должен уцелеть и снова служить мне?
Роланд прошел в комнату с таким видом, словно был ее хозяином, но это не обидело Эдуарда: де Турней всегда вел себя так. Зато обиделся Аккурси.
— Следите за своими манерами, сэр, — раздался его фальцет. По-английски Аккурси говорил с изрядным акцентом.
— Кто сей язычник, ваше величество? Что-то я не припомню ни этого лица, ни этих развязных манер. Вы не говорили ему, кто я такой?
Эдуард отрицательно покачал головой и повернулся к Аккурси.