Песни

Иногда вот сне я говорю с самим собой, но собеседник мой молчит, мычит и тычит пальцем, как немой. Все обесточено во сне, и в безобразной тишине я напеваю блюз для тех, кто спит со мной.

Иногда (иногда) и ты (и ты ) бочком втираешься сюда ( да-да-да ) и в ослабевшей голове моей вдруг растекаешься водой ( Боже мой ). Но я спокоен как вода ( он спокоен ), все высыхает без следа, оставив только блюз для тех, кто спит со мной.

(Нормально! - Нормально! )

Иногда во сне я тоже мучаюсь мечтой проснуться обнямшись, но только, только, ради Бога, не с тобой. Подальше спрячь свое лицо и научись, в конце концов, петь этот блюз, прощальный блюз, окончательный блюз

( - Е-е! Е-е-е-е! Шабади-буда-буда! О-о-о! Эй! - Нормально! )

для тех, кто спит со мной.

Песня о Москве

Hm Hm7+5 До электрички на Москву остался ровно час, Hm7 Em И этот час я проживу так далеко от Вас. Em Em7+5 В такой пустынной пустоте, прозрачности такой, Em7 F# что можно тронуть горизонт рукой.

Я в ненаглядный город свой сойду на Текстилях, Вагон качнется голубой на золотых осях. Зажатый шаткой толпой я вынырну к реке, И наконец прижмусь щекой к твоей щеке.

Припев1:

Нm Hm7+5 Hm7

Куда мне укрыться от нашей

Em Em7

капризной любви, Москва?

Нm Hm7+5 Hm7

Блестит на ресницах твоих проводов

Em Em7

мокрый свет, Москва.

F# Em

На башнях горят огни,

F#

И, значит, еще нас хранит

Em7

твоя любовь, Москва.

Летим над лентою реки, над маревом седым, и, как всегда, твои духи напоминают дым. Гремит восторженный салют, и ждать уже невмочь, в домах играют и поют, приходит ночь.

И твой безумный шепоток струится у лица, и бьется рыжий завиток Бульварного кольца. Столица радости моей и ревности моей, еще успеем на метро, летим скорей.

Нам негде укрыться от нашей капризной любви, Москва. Влюбленный в столицу, я знаю, ты даже в капризах права. На башнях горит восход, и, кажется, вновь нас спасет твоя любовь, Москва.

( Твоя любовь, Москва, твоя любовь, Москва, твоя любовь, Москва )

- Сталинский сокол

(Хер-лори-лори-бом-бом. Орие. Хер-лори-лори-бом-бом. Орие. Хер-лори-лори-бом-бом. Орие. Ха лед назах. Хер-лори-лори-бом-бом.)

Кто там пролетает над нами, на миг затмевая сиянье Селены? Кто падает в жерло вулкана, чтоб завтра рекою беспечной потечь? Кто властвует равно над ветрами пустынь и царями людских поселений? Скажи нам, поэт, если сможешь облечь этот образ в певучую речь.

Вот он стоит над рекой и видит блеск и покой, но выбирает свободу. Всего лишь маленький шаг оно со свистом в ушах летит в алмазную воду. И, кувыркаясь в волнах, сама, как птичка, - она взлетает рыбкой летучей. И, совершив полный круг, я над рекою сам-друг стою над бешеной кручей, над бешеной кручей, над бешеной кру-ла-ла-ла!

Хочу, как сталинский сокол, как сталинский сокол уж как лететь, так высоко, нырять, так глубоко. Вода подернута ряской, а небо истыкано папироскай-яй, а я - как сокол, я сокол, нерусский, неброский, а я - как сокол, я сокол, нерусский, неброский.

(Хер-лори-лори-бом-бом. Орие. Хер-лори-лори-бом-бом. Орие. Хер-лори-лори-бом-бом. Орие. Ха лед назах. Хер-лори-лори-бом-бом.)

Скажи нам, кто в женщину входит без стука и пьет, никогда не прощаясь? Кто холоден, как эскимос на ветру, и визглив, как в полете картечь? Чей выдох подобен мечу, чья рука смертоносна, как ослиная челюсть? Ну, спой нам, певец, мы вольем твою речь, мы стоим, снявши головы с плеч.

Она лежит во весь рост, от океана до звезд, откинув край стратосферы. И залетают орлы в его разверстые рты и рыбы бьются о склеры. И нету мочи сносить и эту волчую сыть, и это детское счастье что я лишь мох на коре, что я лишь волос в ноздре, лишь белый клык в этой пасти, я клык в этой пасти, я клык в этой па-ла-ла-ла!

(А-а-а...)

Хочу, как сталинский сокол, как сталинский сокол уж как лететь, так высоко, нырять, так глубоко. Вода подернута ряской, а небо истыкано папироскай-яй, а я - как сокол, я сокол, нерусский, неброский, а я - как сокол, я сокол, нерусский, неброский.

- Простые радости Земли

(У-у-у-у-у)

Простые радости Земли скорей, чем нам, нужны самой Земле. И если вовремя понять, что жизнь легка, то жизнь тогда легка. А мы стоим на берегах молочных рек по пояс в киселе, и только редкие кресты простых церквей торчат из молока.

(У-у-у-у-у)

С убогим скарбом на руках окрестный люд спускается с холмов, пока не скисло молоко, и можно пить и плавать в молоке, отнюдь не к дальним берегам их вовсе нету, дальних берегов, а просто так, туда-сюда, бултых-бултых, на легком челноке.

Простые радости Земли, такие как кисель и молоко, дают иллюзию любви, (дают иллюзию любви) чего-то там нашептывают нам. (А-а-а!) Но стоит капельку отплыть, и в тот же миг Земля вздохнет легко, и пустотелая Луна, (и пустотелая Луна,) скосив глаза, заскачет по волнам. (У-у-у-у-у) Мой зачарованный пловец, плыви и ты, плыви и ты, чтоб не остаться одному, когда туман укроет Божий мир. Плыви туда, где нет любви, и боли нет, и радости просты, тихонько, следом за людьми и их детьми, блядьми и лошадьми.

- Дай мне делать мое дело