Песни чёрного дрозда

Под утро больной зверь шатающейся походкой обошёл скалы, почуял слабый запах оленя и кое-как забрался на верх скалы. Свесив одноухую голову, долго изучал пропасть, ещё наполненную ночной темнотой.

Оленя он нашёл только к полудню. Его привёл сюда запах шакалов, сбежавшихся к месту происшествия. Они мгновенно исчезли. По-хозяйски обнюхав тушу, медведь лёг и, предвкушая сытую жизнь на много дней, долго дремал перед тем, как вознаградить себя за тяжкие дни охоты.

Около убитой рыси, затоптанное в глину, осталось его левое ухо, разорванное в клочья.

Левое ухо со старой меткой: треугольный вырез, который был сделан много лет назад.

2

Лобик, воспитанный людьми и привыкший к людям, позже немало пострадал от этого воспитания и привычек.

Если бы Александр Молчанов располагал свободным временем, он, несомненно, уделил бы одинокому медведю не один час и день, и тем самым гораздо легче нашёл бы путь для сближения с постепенно дичавшим Лобиком. Но частые поездки в университет, работа над лекциями и книгами, многочисленные служебные обязанности в заповеднике не давали ему разыскать Лобика на огромной территории лесных гор, тем более что взрослевший медведь, не в пример оленю, то и дело уходил с обжитого им места в новые, часто пересекал границу заповедника, чтобы спуститься поближе к селениям, где, на худой конец, можно было разжиться в огородах то сладкой кукурузой, то картофелем или забежавшим в лес поросёнком. Его тянуло к людям, ведь он боялся их меньше, чем другие медведи.

Опыт обкрадывания человека, приобретённый ещё во времена браконьера Козинского, иной раз выручал Лобика в голодные дни весны и лета, он не брезговал этим способом пропитания и однажды, вспомнив прошлое, запросто явился в столовую лесорубов чуть-чуть не к самому обеду. Кухарка с удивительным для её полноты проворством залезла на осину; никого больше здесь не было, и Лобик по-хозяйски распорядился добром: сунув нос в кастрюлю с борщом, он обжёгся, осерчал и, разумеется, перевернул посуду, а заодно и картошку на противне, быстро съел нарезанный хлеб, повалил стол с мисками и убежал, оставив лесорубов без дневного рациона. За ним гнались, даже стреляли. Когда же вскоре обнаружил недалеко от лесосеки тушку обжаренного гуся в соседстве со свежесложенными ветками, то эта странная доброта человеческая насторожила его. К гусю он и близко не подошёл. Но запах жареного не позволил ему и уйти. Лобик стал швырять в приманку камни, ветки и швырял до тех пор, пока наконец не услышал страшный щёлк стальных челюстей капкана и не догадался, что теперь он может полакомиться гусем.

Потом, желая отомстить обезвреженному капкану, он вытащил его вместе с цепью и брёвнам, зачаленным за цепь, долго волочил за собой, пока не оказался на скалистом берегу реки и не без удовольствия спровадил дьявольское ухищрение охотников в воду.

Такую шутку с капканами, нацеленными на него доброхотными звероловами, для которых законы не писаны, Лобик проделал за эти годы множество раз и настолько мастерски, что приводил в изумление самых опытных охотников.

И все равно его тянуло к людям. Не только из корысти, но из любопытства тоже.

Он часами мог лежать где-нибудь за огородами лесного посёлка и глядеть из-под куста можжевельника на женщин, идущих доить коров, на детей, играющих во дворе, слушал голоса, смех, ощущал запах хлеба, вареного мяса, и эти картины, звуки, запахи вызывали в его потускневшей памяти отрывочные воспоминания из детства. Эти воспоминания размягчали его, он безмятежно засыпал, а проснувшись, чувствовал только голод, подымался и уже думал лишь о том, как добыть пищу. Мог забраться в огород и поломать кукурузу; мог вытащить из сарая поросёнка или выпить молоко из корытца, приготовленное не для него.

К третьему году жизни Лобик стал выглядеть более чем внушительно. Поднявшись на задние лапы, он передними царапал кору на высоте ста восьмидесяти сантиметров. Шерсть его сделалась тёмной. В этом цвете он был страшней. Каждую весну шерсть отрастала густая, длинная, в своей шубе Лобик не боялся ни снега, ни мороза. А в жару с удовольствием залезал в холодную воду горных озёр и долго плескался, по женски подпрыгивая и окунаясь. Плечи его раздались, он чуть-чуть косолапил, и когда шёл, то сильно вихлял задом. Широколобая чёрная голова с маленькими заросшими ушами и длинным носом прочно сидела на мохнатой мощной шее, а жёлтые глаза с карими зрачками порой смотрели так умно, что, казалось, медведь вот-вот заговорит. Красавец весом центнера на три с половиной.

Любопытству Лобика не было предела. Все интересовало его и часто без особой нужды. Вдруг захочется сорвать с клёна омелу — кучу веток паразита, похожую на вороньё гнездо. Залезет, ломает ветки на дереве, срывает зеленую омелу, бросает вниз, а спустившись, разрывает до последней веточки.

Или заберётся на скалистый пик и непременно съедет вниз по крутому снежнику. А то возьмётся гоняться на мелководье за форелью.