Песни драконов. Любовь и приключения в мире крокодилов и прочих динозавровых родственников

К тому времени Настя начала жаловаться, что маршрут получился слишком тяжелый. Она сдавала квалификационные экзамены перед самым отъездом из дома и очень устала. Вставать до рассвета и проводить весь день, продираясь через трясину, для нее было непривычно. К тому же выяснилось, что Великая Хлябь – место небезопасное. Отсюда было слишком близко до Кингстона, в то время занимавшего первое место в обеих Америках по числу убийств, и по болотам шатались всякие темные личности (никто, кроме них, заходить туда не отваживался). Одни выращивали на участках посуше коноплю, другие занимались колдовством, которое на острове называют гузумба или попросту “наука”.

Поэтому я бросил поиски крокодилов, и мы отдохнули денек на пляже, прежде чем лететь домой.

На следующий день после возвращения в Ноксвилл мне пришлось покинуть Настю и ехать во Флориду, чтобы поймать начало брачного сезона тамошних американских крокодилов и хоть неделю понаблюдать за ними до возвращения в Африку. Проблема была в том, что “песни” всех крокодилов, живших в легкодоступных местах, я уже записал.

Один молодой крокодильчик жил в озере прямо в центре нашего университетского городка. Я три года ждал, когда он начнет “петь”, но как раз когда он достаточно подрос, какие-то студенты его убили. Зачем – не знаю; возможно, им казалось, что это смешная шутка. Американский крокодил в то время еще был в списке видов, находящихся под угрозой исчезновения в США, но этим идиотам удалось отделаться штрафом и условным сроком.

Необследованных мною мест, где жили крокодилы, оставалось два: пруды-охладители атомной электростанции, которые мне не подходили, так как не были естественными водоемами, и мыс Сейбл на юго-западной оконечности Флоридского полуострова. До мыса, представляющего собой длинный песчаный пляж, от поселочка Фламинго всего семь миль, но тропу наглухо завалило буреломом в последний ураган. Пришлось мне плыть туда вдоль берега на каяке.

На пляже оказалось полно народу. Владельцам моторных лодок добраться туда было намного проще, чем мне, поэтому в кемпингах было множество рыболовов-любите-лей. Рейнджеры парка говорили мне, что на пляже гнездятся десятки крокодилов, но я не видел ни самих рептилий, ни их следов, пока не заплыл в озеро Инграм, большую соленую лагуну на внутренней стороне пляжа. Там мне удалось записать “песни” двух крупных самцов.

Пора было возвращаться, но поднялся такой ветер с востока, что плыть против него на надувном каяке не представлялось возможным. Идти пешком я тоже не мог, потому что у меня не было рюкзака, а нести каяк, весла и все оборудование в руках не получалось. Пришлось воспользоваться старым каналом, когда-то проложенным через мангровые заросли. Длиной он был всего десять миль, но совсем зарос. Если я пытался выйти на берег и обнести особенно трудный участок, то немедленно проваливался по пояс в липкую черную глину между мангровыми корнями. Вскоре каяк получил пробоину, так что каждые полчаса приходилось останавливаться, чтобы его подкачать. У меня кончились продукты, пресная вода и репеллент от комаров. Хуже всего было то, что каждая проведенная там минута вычиталась из времени, остававшегося у меня на встречу с Настей перед отлетом в Африку. До машины я добрался только через восемнадцать часов.

Забежав к себе в кабинет, чтобы по частям вымыться в лабораторном рукомойнике (душа там не было), я погнал машину в Теннесси. Это был скучный шестнадцатичасовой перегон по плоской автостраде. Как и везде в США, ограничения скорости совершенно не соответствовали качеству дорог, но в этот раз я отделался всего одним штрафом.

Пересекая сухие сосновые леса Джорджии, я пытался придумать решение еще одной проблемы с результатами моих наблюдений.

Я уже знал, что “песни” нильских крокодилов и миссисипских аллигаторов меняются в зависимости от величины водоемов, в которых они живут. Но я также выяснил, что кайманы жакаре в Бразилии и Боливии никак не меняют свои “песни” в ответ на изменение размера своих озер. В чем причина такого противоречия? Я предположил, что различия возникают в результате длительной эволюции, которая идет по-разному в разных ландшафтах, а не потому, что каждое животное реагирует на параметры своего водоема. Были, однако, еще два возможных объяснения. Во-первых, могло оказаться, что я зря смешиваю данные, полученные от разных видов. Вдруг у крокодилов и аллигаторов эти различия в “песнях” есть, а у кайманов вообще нет? Во-вторых, существовала вероятность, что каждый из них все-таки меняет свои “песни” в зависимости от размера водоема, но не сразу, а через какое-то время. Наблюдая за кайманами, я давал им только неделю на то, чтобы изменить “песни” после изменения величины озер. А что, если им требуются для этого месяцы или даже годы?

Мне надо было придумать способ узнать, какое из трех объяснений правильное. И к тому времени, как я доехал до границы Теннесси, у меня появилась идея.