Южная Венесуэла – уникальное место на нашей планете. Это холмистая равнина, покрытая низкотравной саванной на востоке и густым дождевым лесом на западе. Над равниной поднимаются свыше сотни изолированных гор из красного и черного кварцита с вертикальными склонами и обычно плоскими вершинами. Они называются
Юго-западная часть этого региона относится к бассейну Ориноко. Благодаря нескольким порогам на Ориноко выше городка Пуэрто-Аякучо верховья реки почти не населены и прекрасно сохранились. Дорога кончается в деревушке над порогами, а дальше единственный транспорт – редкие попутные лодки.
Туризм там практически зачах; все турагентства в Пуэрто-Аякучо оказались закрыты. Мне пришлось прождать два дня на полузаброшенной турбазе возле порогов, пока не подвернулась моторка до другого, тоже полузаброшенного, лагеря, расположенного на маленькой речке у подножия Аутана-Тепуи. Высотой в 1200 метров, Аутана, как и многие небольшие тепуи, напоминает гигантский пень, но отличается от всех прочих тем, что в нем есть сквозная “дырка”. За несколько тысяч долларов можно пролететь сквозь эту дыру-пещеру на мотодельтаплане.
Речка, на которой стоял лагерь, была слишком быстрой для кайманов, но в нее впадали ручьи, казавшиеся подходящими. Те из них, которые текли со стороны тепуи, были кристально чистыми, а те, что вытекали из леса на другой стороне реки, – “черными”, с водой цвета крепкого чая. Из литературы следовало, что чистые ручьи должны быть населены карликовыми кайманами Кювье, а черные – карликовыми кайманами Шнайдера. Но мне и там и там попадался только второй вид.
Он немного крупнее, чем кайман Кювье, за которым я наблюдал в Гайане. У него самая толстая чешуя из всех крокодиловых, треугольная голова и очень сильный хвост – видимо, приспособления к жизни в быстрых реках. Недавно оказалось, что этот малоизученный кайман строит гнезда у подножия термитников. Термиты оборудуют в своих жилищах сложную систему вентиляции, по которой из подземной части постоянно поднимается теплый воздух. Кайманы используют этот теплый поток для обогрева яиц в гнездах. Другим крокодиловым для этого хватает солнца, но кайманы Шнайдера живут в густых, темных лесах.
Причудливые скалы на вершине одного из тепуи
У найденных мной кайманов были норы под нависающими берегами ручьев. Увидеть их было проще всего рано утром, когда они грелись по нескольку минут на корягах, прежде чем скрыться в норах, и в сумерках, когда они снова выходили на поверхность. Я пытался следовать за ними ночью, когда они отправлялись на охоту, но мне мало что удавалось рассмотреть. В лес почти не проникал лунный свет, а я не мог пользоваться большим фонарем, только слабым красным светом налобного фонарика. Если я включал белый свет, кайманы мгновенно исчезали. Красный свет позволял мне видеть их глаза примерно за тридцать метров, а подобраться ближе обычно не получалось.
Говорят, что карликовые кайманы часто охотятся на суше и могут пройти за ночь несколько километров в поисках добычи. Но те, за которыми я наблюдал, ничего подобного не делали. Они плыли вверх по течению, пока ручей не превращался в цепочку лужиц между камнями. Там они и охотились. Мне всего несколько раз удавалось увидеть, что они ели: мелкую рыбу и однажды – личинку стрекозы.
Было так здорово возвращаться утром в лагерь после целой ночи ползания по сплетениям лиан и паутины по берегам этих ручьев! В лагере был роскошный песчаный пляж. Я прыгал в реку и отмокал там большую часть дня, извлекая занозы и предоставляя маленьким рыбкам чистить мою кожу. Вода была такой мутной, что только верхний слой, сантиметров около пяти, сильно прогревался, а ниже таилась сладостная прохлада. Над рекой летали гигантские стрекозы; они были черные с желтыми головами и кончиками крыльев, так что каждая казалась стайкой из пяти порхающих мотыльков. Однажды я вернулся из леса еще до рассвета и увидел под водой четыре ярко-золотых глаза, отражавших свет фонарика. Они принадлежали паре расписных скатов-хвостоколов, танцевавших на отмели.
А вернулся раньше я в то утро потому, что кайман, за которым я наблюдал, около полуночи вдруг перестал охотиться, вернулся к своей норе, два часа неподвижно плавал в заводи перед входом, а потом поднял голову и хвост и заревел. Через час он снова поднял голову и хвост, но на сей раз шлепнул головой по воде, после чего уполз в нору.