Песни и стихи. Том 2

Я лежал чумной от браги —

В расслаблении.

Крутанёт ли в повороте,

Завернёт в водовороте —

Всё исправится.

То разуюсь, то обуюсь,

На себя в воде любуюсь —

Очень нравится.

Берега текут за лодку,

Ну, а я ласкаю глотку

Медовухою.

После лишнего глоточку,

Глядь — плыву не в одиночку —

Со старухою.

И пока я удивлялся,

Пал туман, и оказался

В гиблом месте я.

И огромная старуха

Хохотнула прямо в ухо —

Злая бестия.

Я кричу, не слышу крику,

Не вяжу от страха лыку,

Вижу плохо я.

На ветру меня качает.

Кто здесь? — Слышу, отвечает:

Я, — Нелёгкая.

Брось креститься, причитая,

Не спасёт тебя святая

Богородица.

Тех, кто руль да вёсла бросит,

Враз Нелёгкая заносит, —

Так уж водится.

Я впотьмах ищу дорогу,

Медовуху — понемногу

Только по сто пью.

А она не засыпает,

Впереди меня ступает —

Тяжкой поступью.

Вот споткнулась о коренья,

От большого ожиренья

Гнусно охая.

У неё одышка даже,

А заносит ведь туда же,

Тварь нелёгкая.

Вдруг навстречу нам живая,

Колченогая Кривая, —

Морда хитрая.

Ты, — кричит, — стоишь над бездной,

Я спасу тебя, болезный, —

Слёзы вытру я.

Я спросил: «Ты кто такая?»,

А она мне: «Я — Кривая,

Воз молвы везу.

И хотя я кривобока,

Криворука, кривоока —

Я, мол, вывезу».

Я воскликнул, наливая:

— Вывози меня, Кривая —

Я на привязи.

Я тебе и жбан поставлю,

Кривизну твою исправлю,

Только вывези.

И ты, Нелёгкая, маманя,

На-ка истину в стакане —

Больно нервная.

Ты забудь себя на время,

Ты же толстая — в гареме

Будешь первая!

И упали две старухи

У бутыли медовухи —

В пьянь-истерику.

Я пока за кочки прячусь

И тихонько задом пячусь —

Прямо к берегу.

Лихо выгреб на стремнину

В два гребка — на середину —

Ох, пройдоха я.

Чтоб вы сдохли, выпивая,

Две судьбы мои — Кривая

Да Нелёгкая!

ГРУСТЬ МОЯ, ТОСКА МОЯ

Вариация на цыганские темы

Шёл я, брёл я, наступал, то с пятки, то с носка,

Чувствую — дышу и хорошею.

Вдруг тоска змеиная, зелёная тоска,

Изловчась, мне прыгнула на шею.

Я её и знать не знал, меняя города,

А она мне шепчет: «Так ждала я.

Как тебе? Куда тебе? Зачем да и когда?»

Сам скитался с нею, не желая.

Одному идти — куда ни шло, ещё могу, —

Сам себе судья, хотя и барин.

Впрягся сам я вместо коренного под дугу —

С виду прост, а изнутри — коварен.

Я не клевещу: подобно вредному клещу,

Впился сам в себя — трясутся плечи.

Сам себя бичую я и сам себя хлещу,

Так что, никаких противоречий.

Одари, судьба, и лишь за деньги отоварь,

Буду дань платить тебе до гроба.

Грусть моя, тоска моя, чахоточная тварь, —

До чего ж живучая, хвороба.

Поутру не пикнет, как с бичами ни бичуй,

Ночью — бац! Со мной на боковую.

С кем-нибудь другим хотя бы ночь переночуй,

Гадом буду — я не приревную!

ВОТ ЭТО ДА…

Вот это да, вот это да!

Сквозь мрак и вечность решето

Из зала страшного суда

Явилось то, не знаю, что.

Играйте туш. Быть может, он —

Умерший муж несчастных жён,

Больных детей больной отец,

Благих вестей шальной гонец.

Вот это да, вот это да!

Спустился к нам не знаю кто,

Как снег на голову сюда

Упал тайком инкогнито.

Но кто же он? Хитрец и лгун?

Или шпион, или колдун?

Каких творцов он господин,

Каких отцов заблудший сын?

Вот это да, вот это да!

И я спросил, как он рискнул,

Из ниоткуда в никуда

Перешагнул, перешагнул?

Он мне: «Внемли!» И я внимал,

Что он с Земли вчера сбежал,

Решил: нырну я в гладь и тишь,

Но в тишину без денег — шиш,

Мол, прошмыгну, как мышь, как вошь,

Но в тишину не прошмыгнёшь.

Вот это да, вот это да!

Он повидал печальный край:

В аду бардак и лабуда,

И он опять в наш грешный рай.

И как оттуда он удрал,

Его Иуда обыграл —

И в тридцать три, и в сто одно,

Смотри, смотри, он видел дно,

Он видел ад, но сделал он

Свой шаг назад — и воскрешён.

Вот это да, вот это да!

Прошу любить, играйте марш!

Мак-Кинли — маг, суперзвезда,

Мессия наш, Мессия наш.

Владыка тьмы его отверг,

Но примем мы — он человек.

Душ не губил сей славный муж,

Самоубийство — это чушь,

Хоть это дёшево и враз,

Не проведёшь его и нас.

Вот это да, вот это да!

Вскричал петух и пробил час.

Мак-Кинли — Бог, суперзвезда,

Он среди нас, он среди нас.

Он рассудил, что Вечность — хлам

И запылил на свалку к нам.

Он даже спьяну не дурил,

Марихуану не курил,

И мы хотим отдать концы,

Мы бегством с ним, мы — беглецы.

Вот это да, вот это да!

Сквозь мрак и вечность решето

Из зала страшного суда

Явилось то — не знаю что.

Играйте туш, быть может он —

Умерший муж несчастных жён,

Больных детей больной отец,

Благих вестей шальной гонец.

ЧЕРНОГОРЦЫ

Водой наполненные горсти

Ко рту спешили поднести —

Впрок пили воду черногорцы

И жили впрок — до тридцати.

А умирать почётно было

От пуль и матовых клинков

И уносить с собой в могилу

Двух-трёх врагов, двух-трёх врагов.

Пока курок в ружье не стёрся,

Стреляли с сёдел и с колен,

И в плен не брали черногорца —

Он просто не сдавался в плен!

А им прожить хотелось до ста,

До жизни жадным — век с лихвой

В краю, где гор и неба вдосталь,

И моря тоже — с головой!

Шесть сотен тысяч равных порций

Воды живой в одной горсти…

Но проживали черногорцы

Свой долгий век — до тридцати.

И жёны их водой помянут;

И спрячут их детей в горах

До той поры, пока не станут

Держать оружие в руках.

Беззвучно надевали траур

И заливали очаги,

И молча лили слёзы в травы,

Чтоб не услышали враги.