Песни китов

На заседании школьного комитета комсомола (пришлось таки вступать!) он запутался в принципе демократического централизма, чем воспользовалась подлая Горюхина. Вспылив, Севка послал ее вместе со всем комитетом, так что физику Грому и трудовику Сергеичу пришлось лично ходить к директору, чтобы обеспечить юному скандалисту столь необходимую корочку. Отец по старой памяти начал было грозить ремнем, но Севка просто укатил на мотоцикле на станцию юных техников, где и заночевал в каптерке охранника. Когда же вернулся, Рогов-старший махнул рукой: живи как знаешь!

Когда в один из дней закончили сборку приемника с какой-то немыслимой чувствительностью, руководитель сказал, что такой аппарат мог бы, по идее, принимать сигналы с Марса — если бы там жили разумные существа. Но, поскольку на Марсе никого нет (как и на Луне), придется ограничиться приемом отдаленных станций планеты Земля. С этими словами он ушел, спеша по своим делам, а подопечным было разрешено остаться до позднего вечера.

Центровым был Севка, чей вклад оказался самым весомым — он и крутил ручку, выискивая в эфире то, чего никогда не ловили.

— Это обычная морзянка… — переговаривались ребята. — Это позывные кораблей… А это что?!

Из динамика донесся набор сигналов разной длительности, явно искусственных, но не совпадавших со знакомой азбукой Морзе. Рука Севки замерла на черном пластике, пальцы лишь слегка подкручивали ручку влево-вправо, обеспечивая лучший прием. Сигналы вроде несли некий смысл, только какой?

— Рог, что за фигня?!

— Подождите, подождите…

На миг показалось, что он дешифровал загадочные сигналы. Адресовались они ему, Севке Рогову, которому когда-то будет суждено оказаться на другой стороне планеты в некой долине, где будет очень кайфово. Он вслушивался в сигналы, которые складывались в его мозгу в буквы и слова, но пока не понимал: с чего он будет кайфовать на другой стороне?

— Так ты понял чего?!

— Я?! — Севка вздрогнул. — Да… То есть, нет. Наверное, это военные чего-то передают. Или просто глушилка такая, чтоб вражьи голоса забивать.

Сигнал исчез также внезапно, как и появился. Они несколько раз попытались его выловить, но из динамика раздавался лишь эфирный шум…

В том году вода в Пряже долго была холодной, и Севка, перекупавшись, заболел. Ночью в очередной смеси кошмаров и яви возник огромный, в человеческий рост приемник. Антенна тоже была, напоминая ту, что Севка установил на балконе, только раз в десять больше. Когда Севка включил питание, панель вспыхнула разноцветными огоньками, из динамиков послышалось шипение, затем голос диктора произнес с легким акцентом:

— Вы слушаете «Голос Америки». Сегодня у нашего микрофона мистер Рогофф. Хай, Всеволод!

— Хай!

— Расскажите слушателям о ваших успехах!

— С удовольствием! Для начала скажу, что всеми своими успехами я обязан черному мухобою…

— Черному мухобою?! Ху из?!

— Это долго объяснять. Он живет на свалке. Или не живет? Это неважно, главное, он помогает таким, как я.

— Таких, мистер Рогофф, больше нет!

— Ну, может быть… Зато есть другие, которые для меня непонятны.

— О, мы знаем, кого вы имеете в виду! Они вам предлагают слушать песни китов, верно?

— Да, вы правы…

— Но это же смешно! Киты не поют песен!

— Вот и я так говорю. Но меня не хотят слушать!

Севка с удивлением внимал самому себе, вроде узнавая свой голос и одновременно чувствуя, что из приемника вещает чужой человек, каковым Севка никогда не был. Когда он переключил приемник в другой диапазон, из динамика раздался голос — робкий, дрожащий: «Сынок, ты не заболел? Севочка, слышишь меня?»

Ему клали влажное полотенце на лоб, а Севка почему-то плакал…

Еще раз тесно пообщаться с Ларисой удалось, когда в пойме Пряжи отмечали последний звонок. В тот вечер на влажном песке у воды расположились оба выпускных класса и, раскупорив шампанское, принялись танцевать под музыку из переносного магнитофона. Тот постоянно жевал пленку, Севке приходилось его налаживать, хотя более всего он хотел сойтись с Ларисой в медленном танце, обнять ее, поговорить… Он мог бы рассказать о странных сигналах из приемника, например. Или о том темном, что его охранял и выручал. Причем все это будет правдой, не вычитанными байками, как у трепача Женьки, то и дело приглашавшего Ларису.

И тут Танька Завадская объявляет «белый танец». Включается Демис Руссос, Завадская сразу вешается на Мятлина, чем Севка и воспользовался.

Но стоило прикоснуться к Ларисе, как опять бросило в жар, как ночью, когда болел. Все задуманные истории моментально вылетели из башки, Севка топтался на песке, и спина у него была деревянной, а язык примерз к нёбу — ну, полный дебил.

Молчание нарушила Лариса, сказавшая, что на заводской свалке обнаружили труп странного человека. В черной шинели, в фуражке, вроде как охранник, этот человек не был в полном смысле человеком. То есть, внутри не было человеческих органов, существо обладало лишь пустой оболочкой.

— Как это — не было органов?! — опешил Севка. — Не может быть!

— Я тебе слухи пересказываю. Неужели еще не слышал?

— Не слышал, занят был… Другим.