Песни мертвого сновидца. Тератограф

И с последними словами этого странного послания лицо призрака усохло, как брошенная в огонь бумага, и обратилось в ничто — будто Творец решил избавиться наконец от последних набросков бесперспективной работы.

С этим избавлением я почувствовал себя значительно лучше. Но оставалось еще кое-что. Оставалось то, ради чего жестокая рука судьбы заставила меня пройти через все это. И потому я не лег спать до тех пор, пока мой рисунок не был закончен.

Наконец-то я обрел то самое лицо, что так долго искал.

Постскриптум

Вскоре после той ночи я посетил церковь. Посетил сугубо по собственному желанию — несомненно, мои родители сочли сие за добрый знак пробуждающейся сознательности. Однако первостепенной целью моей была величественная серебристая цистерна со святой водой, у которой я наполнил маленькую бутылку. Цистерна стояла не в самой молельной зале, а в предбаннике, и я извинился и перед родителями, и перед священником за то, что, фактически, в самой святая святых не побывал. С благословениями я поспешил домой, где извлек из ящика стола закутанную в лоскут ткани страницу из книги патера Сивича. Снеся ее в ванную наверху, я закрыл за собой дверь и поместил тонкий листочек в слив раковины, бросив прощальный взгляд на величественную гравюру. Мне невольно пришла на ум мысль — смогу ли я чем-то загладить свой вандализм. Быть может, стоило предложить на хранение библиотеке что-то свое. Но потом вспомнилась мне судьба патера Сивича, и я вымел эту мысль из головы. Откупорив бутылку, я полил торчащий из слива лист святой водой. Тот мгновенно зашипел, будто помещенный в сильнейшую кислоту, обдал меня неприятно пахнущим паром — кислой миррой таинства и отрицания… и, наконец, растворился целиком. Все было кончено. В зеркале над раковиной я увидел отражение собственного лица: на нем цвела улыбка глубокого удовлетворения.

Рассказ Мисс Пларр

Стояла ранняя весна — самое начало сезона, — когда явилась мисс Пларр и стала жить вместе с нами. Ей надлежало вести дела семьи, пока моя мать противостояла некому трудноопределимому недугу (пусть затяжному, зато не фатальному), а отец был в командировке. Она явилась в один из тех исполненных тумана и моросящего дождя дней, какие часто выпадают на начало года — неизменно откладываясь в моей памяти весточками этого замечательного времени. Поскольку мать сама выписала себе строгий постельный режим, а отца рядом не было, пришлось мне отвечать на этот вкрадчивый, настоятельный стук в нашу дверь, эхом пролетевший сквозь галерею комнат, отзвуком своим добравшийся до самых укромных уголков верхних этажей дома.

Потянув на себя витую металлическую ручку двери — непомерно большую в моей ребяческой ладони, — я выглянул наружу и увидел ее. Она стояла спиной ко мне и пристально вглядывалась в клубящийся туман, ее черные волосы блестели в отсветах из прихожей. Даже когда она стала медленно поворачиваться, я не смог отвести взгляда от этой иссиня-черной копны волос — уложенной с тщанием и долговременным трудом, но все же каким-то образом восстающей против навязанного ей порядка. То тут, то там выбивались из плена заколок поблескивающие власяные нити. Ничего удивительного не было в том, что, когда она взглянула на меня сверху вниз и заговорила, ее голос шел будто из туманного далека:

— Меня зовут…

— Знаю, — произнес я.

В тот момент меня волновало не столько ее имя, заученное благодаря усердным разглагольствованиям отца, сколько необычное чувство, вселяемое ее присутствием. Даже войдя в дом, она чуть оглядывалась в сторону распахнутой двери — будто наблюдая за чем-то снаружи, будто чего-то напряженно выжидая. Было видно, что к ориентации в хаосе лиц и разнообразных причуд нашего мира мисс Пларр шла долгим путем. Ей свойственна была некая загадочность, запрятанная глубоко в необычную атмосферу этого весеннего вечера, вдруг отодвинувшего на второй план все привычные черты времени года и отличившегося потусторонним запустением, по-своему роскошным, с темными рваными тучами, довлеющими над пустынными, едва ли не впавшими в спячку окрестностями. Даже те звуки, в которые мисс Пларр вслушивалась, казалось, были придушены воцарившимся угрюмым полумраком, раздавлены сводами неба цвета серой каменной кладки.

Хоть мягкие и отстраненные манеры мисс Пларр отвечали запросам того душного времени, ее место в нашей семье долгое время было неопределенным.