Песни мертвого сновидца. Тератограф

Но в явленном по-прежнему осталось тайное: где-то здесь проводилась некая церемония, шел сокрытый ритуал. Указывали на это пробуждающие смутные чувства звуки — придушенное многоголосье эха, отскакивающего от темничных стен, свист хлыстов в слепящей темноте. Туман захватывал их, приглушал и растворял, но скрыть — не мог.

— Ты слышишь? — спросила мисс Пларр, хоть к тому времени звучание достигло ощутимой четкости. — Из мест, куда мы не в силах заглянуть, несутся эти звуки. Так звучит то, что жалит воздух.

И взгляд ее будто бы обратился к тем местам, а волосы ее смешались с туманом, становясь с ним единым целым. Наконец она отпустила мою руку — и побрела дальше, без малейшего принуждения. Она-то уже давно знала, что вырисовывалось в конце ее пути, что ждало ее прибытия. Возможно, она полагала, что это как-то можно передать кому-то другому… или хотя бы заручиться компанией. Но истинные ее компаньоны были где-то там, вдали, заждавшиеся ее прихода. И все же я был удостоен чести стать наследником ее видений.

Туман плотно облек ее — а когда расступился, мисс Пларр исчезла. А уже спустя несколько мгновений я понял, что нахожусь посреди улицы… всего в нескольких кварталах от дома.

Вскоре после ее пропажи все в нашей семье вернулось в прежнее русло — с плеч матери спала ноша псевдоболезни, а командировка отца закончилась. Девушка, казалось, оставила дом, не сочтя нужным даже уведомить нас, — такой поворот событий порядком удивил мать.

— Вот ведь ветреное создание, — отозвалась она о нашей бывшей экономке.

И я не стал возражать… просто потому, что мне нечего было сказать о том ветре, что подхватил мисс Пларр и унес прочь. По правде говоря, ни единым своим словом я не в состоянии прояснить ситуацию. Не тянет меня углубляться в тайну этого случая — знать не хочу, что осталось после мисс Пларр там, на чердаке. Для меня это место теперь вроде проклятого, но за минувшие годы я несколько раз захаживал туда… в те ранневесенние вечера, когда даже уши не закрыть, — все равно не избавиться от этих звуков, что отгорожены туманом и вплетены в шум мороси, этих отголосков перебранки бесформенных призраков, что обретаются в мирах темных и навек покинутых.

Звук наших имен

Тень на дне вселенной

Перед тем как грянули эти страшные события, природа взбунтовалась.

Мы ощущали ее горячечный протест везде — и в городе, и за его пределами. А мистер Марбл, надо полагать, чувствовал особенно тонко: исхаживая путь от города до поселка, он постигал приметы сезона глубже и острее и на основе этих постижений выстраивал прогнозы, в которые никто тогда не верил. На календаре в моей обители картинка сменилась под стать ходу времени: хрупко-коричневые снопы кукурузы на фоне сельского дома и амбара, сад — весь в красной листве, а над всем этим — темное-темное небо. Но, как мне кажется, красоту подобных идиллий извечно и исподволь подтачивает некая порча — неопределенная, уловимая лишь на самых кончиках наших ощущений. Что-то странное и скрытное вдруг пробралось во сны селян и заговорило — тонким, не сулящим ничего хорошего голоском. В воздухе разлилась горечь скисшего кагора, листья деревьев заиграли необычайно яркими красками, что в городе, что в лесу: даже звезды, казалось, засветились ночами по-новому — дерганым, болезненным светом, будто зараженным этой земной лихорадкой природы. А вот огороженное шатким забором поле за городом, к которому были обращены окнами окраинные дома, стояло незыблемо, и луна неизменно высвечивала в самом его центре фигуру молчаливого сторожа остроконечных кукурузных стеблей — одинокое пугало с раскинутыми в сторону, как у распятого, руками и поникшей, будто во сне, головой.

Гулявший в поле ветер трепал заплатанную материю, свистел в прорехах фланелевых рукавов. Но только пугало было подвластно ему, и только оно благодаря ему выглядело живым на всем огромном поле — ибо желтые стебли кукурузы кругом стояли недвижимо, и даже ветки деревьев в чащах вдалеке не смели шелохнуться, погруженные в вечерний транс. Иные очевидцы брали на себя смелость утверждать, что видели, как пугало самовольно обращало безликую голову к небу и вздымало руки, будто в молитве, или что ноги его порой судорожно дергались, как у висельника. Разыгравшееся в поле безымянное действо той ночью, как выяснилось, видели многие, но лишь единицы решились, сохранив в памяти видение, посетить проклятое место следующим пасмурным утром — в их числе был и я.