Песни на «ребрах»: Высоцкий, Северный, Пресли и другие

Уже первые слушатели Аркадия — его друзья по двору и школе — заслушивались необыкновенным звонким голосом. Взрослые, если проходили мимо, когда он пел, окруженный толпой, тоже останавливались и подолгу не могли уйти. Потом его начали приглашать на свадьбы и вечеринки, а там, как обычно, водка, русский «жидкий хлеб», текла рекой между двух берегов тоски и безысходности советской провинциальной жизни. Пристрастился к ней и Аркадий. В десятом классе, оканчивая школу, стал он нередким посетителем соседней со школой пивной. Иногда приходил с гитарой, а когда начинал петь, то и сам не замечал, что пивная набивалась народом. Так ее и прозвали в те годы — «Аркашкина пивная». Школьные учителя тоже знали об этом и, если Аркадия не было на занятиях, а пивная в неурочное время вдруг оказывалась забита народом, шли во главе с директором прямо туда, забирали у ученика гитару, а самого, бывало, силой уводили в класс.

С другом Аркадием

После окончания школы Аркадий стал студентом факультета экономики ленинградской Лесотехнической академии. Жил у тетки, слегка увлекался модной в то время фарцовкой, но быстро отошел от этих кругов. Гитара вроде бы тоже была забыта. Но случайная встреча со мной изменила его судьбу…

Его магнитофонные записи — с оркестром и без — шли, как говорится, нарасхват. Публика просила всё новых и новых песен. Ленты писались за лентами. Большинство увозилось на периферию провинциальными почитателями его таланта.

Выборгская крепость

С 1965-го и где-то до 1971 года мы не виделись, и череда записей прервалась. В 1965 году меня арестовали, а Аркадия в 68-м забрали в армию. Долго мне Аркаша потом заливал про свои «вьетнамские подвиги»[11]…

К середине 60-х я собрал очень приличную коллекцию фирменных дисков и давал их в аренду другим «писакам» по два рубля за каждый. В один из дней ко мне, как обычно, пришли несколько человек, взяли диски и разошлись по домам. Прошел час, другой… Чувствую — что-то не то. Обычно приятели отзванивались мне, мол, добрались, всё в порядке. А тут — тишина. Я вышел на улицу посмотреть, что в конце концов происходит. Только сделал шаг, вижу — за мной увязались «двое в штатском». Иду по городу — они за мной. Характер у меня тогда был резкий, подпустил их поближе, развернулся и спрашиваю: «Что вам надо?» Они замялись, смутились. Короче, вышло так, что не они меня, а я их привел в милицию. Там меня ждали. Оказалось, что мною плотно занимались. В операции было задействовано несколько десятков (!) студентов оперотряда, которые всех, кто выходил от меня в тот день, приводили «до выяснения» в участок, а пластинки изъяли.

Пока меня допрашивали, в квартире был произведен обыск. Забрали всё: винил, картины, книги, магнитофонные ленты, личные документы, духовой пистолет… Сперва пытались «приклеить» статью за оружие, но «духовушка» не тянула на серьезное дело. Потом, взяв в качестве доказательства репродукцию картины «Вальпургиева ночь», принялись вешать распространение порнографии, но первая же экспертиза развалила нелепые обвинения. Тогда меня обвинили по статье «подделка документов». Милиционеры нашли у меня бланки из отдела кадров Судостроительного института, которые я, уже не будучи студентом, использовал при покупке железнодорожных билетов (учащиеся имели право ездить за полцены). Так я оказался под следствием. Некоторое время провел в знаменитых «Крестах».

Сотрудники, которые занимались моим делом, внимательно прослушали все ленты. На одной из них был «Лука Мудищев» в исполнении Северного. Как же они вцепились в меня! «Кто это исполняет?» — причем на остальные пленки с песнями Аркадия они внимания особого не обратили, а вот к матерному «Луке» прицепились.

— Не знаю, — отвечал я, — на барахолке в Одессе приобрел…

Суд дал мне два года колонии общего режима, и я отправился этапом в Выборг. Зона располагалась на территории старинной крепости, ее тогда перевели со строгого режима на общий. Но там еще содержались какое-то время настоящие воры, те, которым оставалось несколько месяцев срока, — их не стали перевозить в другие лагеря. От них я набрался кое-какого фольклора, вел несколько тетрадок, куда записывал песни и просто разные занятные истории. Там я понял, что ранние песни Высоцкого, от которых мы так балдели, полные, как нам казалось, воровской романтики, никакого отношения к реалиям блатного мира не имеют.