Песни над облаками

Прежде чем они отвернулись от этого зрелища, Микеле ди Лукка обратил внимание девушки, что пальцы на бронзовой ноге Петра почти стерты губами верующих, прикасавшимися к ним уже не один век.

Выйдя из собора, Канди потрясла головой, будто освобождаясь от наваждения. Она увидела слишком много для одного дня, и ее охватило какое-то странное эмоциональное истощение. Микеле проницательно посмотрел на девушку и слегка поддержал ее под локоть. — Мы идем назад к машине.

Подойдя к «форду», он открыл для нее дверцу, и Канди с облегчением скользнула внутрь. Сев за руль, граф испытующе посмотрел на девушку.

— Все хорошо? — спросил он.

Она кивнула. Он выжал сцепление и отъехал от обочины.

— Я боялся, — заметил Микеле, — что вы собираетесь упасть в обморок. По-моему, вы слишком чувствительны и подвержены эмоциям.

Канди, слегка смутившись, засмеялась:

— Обычно я держу себя в руках, но я никогда прежде не видела ничего подобного этому собору.

— Думаю, скорее вы ничего подобного прежде не чувствовали, — уточнил он.

— Да, даже не могу этого описать, но…

— Никто этого не сможет описать. Достаточно просто испытать. — Он повернул голову, чтобы посмотреть на нее, и Канди увидела редкую и очень приятную улыбку, преобразившую его лицо. — А теперь самое время немного расслабиться. Я отвезу вас в дом моей матери.

— В дом вашей мамы? Но вы не должны… ну… навязывать меня вашей маме.

Будто совершенно ее не слушая, граф продолжил:

— Я хочу познакомить вас с моей мамой. Она очень интересная личность.

— Правда? — Канди оставила всяческие протесты.

— Она киноактриса. — Граф вновь повернулся посмотреть на девушку рядом с ним, и на этот раз его улыбка была немного странной. — И очень красивая… Вы бы сказали, что она femme fatale [16].

Странный способ описывать свою мать, подумала Канди, хотя была готова признать, что в экзальтированном высшем светском обществе Рима к этому могли относиться по-другому.

— Возможно, я видела ее? В фильмах, я имею в виду, — неловко спросила она.

— Возможно. — Не горечь, а скорее открытая неприязнь опустила вниз уголки его рта. — Вы наверняка знаете ее как Анну Ланди. Это ее артистическое имя.

— Анна Ланди?! — Канди почти подпрыгнула. — Ваша мать — Анна Ланди?

— Да.

— Я видела ее в дюжине фильмов! По-моему, она прекрасная актриса. Я видела ее в «Пока гром не грянет» всего несколько недель назад. Она фантастически красива. Но… не может быть…

— Вы собирались сказать, что она не может быть такой старой? — Он улыбнулся. — Ну конечно, она вовсе не старая. Она вышла за моего отца очень молодой, но это было слишком давно. И все же мама значительно старше, чем ей самой хотелось бы быть. Время жестоко, синьорина… особенно если ты позволяешь себе стать его рабом.

Было очевидно, что граф ди Лукка не слишком любит избранную матерью профессию. Интересно, подумала Канди, ладят ли они друг с другом? Она попыталась поточнее припомнить, как выглядит Анна Ланди, но не могла вспомнить ничего, кроме общего впечатления и трагичных черных глаз красавицы. И еще ей трудно было представить, что у этой актрисы есть такой взрослый сын, как граф ди Лукка.

Проехав примерно минут двадцать по улицам Рима, переполненным в этот час машинами, они выехали на очень широкую и прямую дорогу, уводящую их от города. Вскоре окружающая местность стала менее урбанизированной, по краям шоссе появились пинии и кипарисы. За деревьями стояли большие дома, некоторые очень старые, другие — новые, скрытые за высокими садовыми стенами, поверх которых буйствовали бугенвиллии, виднелись стройные темные и элегантные верхушки кипарисов.

Сама дорога возбудила любопытство Канди. Ее гладкая, хорошо укатанная гудронированная поверхность временами уступала место ухабистой булыжной мостовой. Она собиралась уже спросить, почему, казалось бы, одна из главных автострад, ведущих в Рим, осталась без внимания дорожных служб, когда граф, сняв руку с рулевого колеса, сам указал ей выразительным жестом на шоссе, расстилающееся перед ними, и на все, что их окружало.

— Это Виа Аппиа, — объяснил он, и в его голосе слышалась скрытая гордость римлянина.

Лучи заходящего солнца превращали старую дорогу в пыльное золото, на их фоне кипарисы казались почти черными силуэтами.

— Дорога на юг, — пробормотала Канди слегка хриплым голосом.

— Да. По этой дороге маршировали легионы, отправлявшиеся на кораблях в Африку и в Азию… И по этой же самой дороге они возвращались, неся умерших и раненых, нагруженные мрамором, золотом и другими сокровищами Юга и Востока, чтобы украшать ими римские храмы.

В таинственном свете раннего зимнего заката все вокруг слегка колыхалось, и Канди казалось, что легкая дымка нереальности покрывает вуалью кипарисы, запыленные сосны и сам этот широкий мощенный булыжниками путь. Дома по обе стороны от них стояли как призрачные дворцы, заколдованные сном, а установленные в стенах роскошные кованые ворота казались таинственными входами в волшебное царство заброшенной страны.