Песни/Танцы

– Мальчики, – встревает Марина, – что вы там такое обсуждаете? Давайте говорить про то, что понятно всем.

– Марина, – я достаю из пачки сигарету и, глядя на Марину, закуриваю, – это должно быть понятно всем, я не думал, что это вызовет такую реакцию. Мы живем в мире убийц духа, мы и сами – убийцы. Я и ты, например. Ведем свой счет убитых…

– Да ну тебя.

В разговор встревает Макс, он рассказывает Кириллу про какую-то компьютерную игру, где есть город убийц, и там все друг друга постоянно убивают. Марина дует губки, делая вид, что обиделась. Я смотрю на Юлю: по-моему, наш разговор совершенно не зацепил ее.

Пепел падает с кончика сигареты на поверхность стола, я не успеваю донести ее до пепельницы. Ну и черт с ним. Кирилл прав: кризис был, будет и еще, кризис – это естественное состояние современной цивилизации. Поколения людей рождаются во времена одной фазы кризиса и умирают в другую. Тут ничего не попишешь.

Постепенно разговор возвращается на старые рельсы. Макс рассказывает, как прошлым летом он ездил на рок-фестиваль в Краснодарский край. Кирилл тянет что-то про выходные в Финляндии. Я ловлю себя на мысли, что не был ровным счетом нигде. Вообще. И меня никуда не тянет.

Номадизм моих современников мне противен. Они думают, что уехав из одного места в другое, можно что-то поменять. Пересмотреть взгляды, изменить модели поведения. Черта с два. С места на место мы возим лишь себя и эти проявления бесконечного кризиса, который на самом деле внутри нас. Странно, что я вообще сорвался после армии в Питер. Хотя на тот момент другого пути я не видел, и все могло бы сложиться, наверное, еще хуже. Повсеместный кризис.

Мы берем еще пива. Марина почти не смотрит на меня. Я расстраиваюсь и переключаюсь на пиво. Выпиваю кружку, за ней еще одну. Ребята, в отличие от меня, не торопятся и свое пиво тянут очень медленно. Это их дело.

После четырех кружек я иду в туалет, а, вернувшись, заказываю водки. Грамм сто пятьдесят – в самый раз. Мне скучно. Хоть я и надеялся, что вечер будет позитивным. Но что-то пошло не так. А, может, и должно было пойти не так с самого начала, просто я не хотел этого замечать.

Как ни странно, выпить заказанную водку мне помогает Юля. Наверное, ей тоже скучно. Поэтому я беру еще сто пятьдесят. Марина все это время увлеченно слушает Кирилла. Ну и черт с ней. И со всеми с ними, даже с Юлей, с которой мы стукаемся рюмками. Да что уж мелочиться – черт и со мной, как с самым конченным в этой компании.

– Добрый день, меня зовут Леонид, и я представляю компанию «Профит», – звучит в моей голове как мантра, как квинтэссенция той пустоты, в которую я погружаюсь все глубже и глубже.

Мне вспоминаются персонажи литературных классиков девятнадцатого века, по сути списанные ими с современников. Все эти Базаровы и Печорины. Братья Карамазовы. Один герой колоритнее другого. В этих людях была глубина, которая, к сожалению, нивелировалась последующими поколениями, мельчала, ссыхалась и в итоге распалась на молекулы в наших родителях и совершенно пропала в нас.

Про нас не напишут книг и не снимут захватывающих фильмов. Мы – крайнее проявление кризиса, за которым возможна только пустота.

Может, поколения за нами и будут лучше, но вряд ли даже им уготована та же глубина, что когда-то имелась в далеких хрестоматийных предках. Нас же ветер времени совсем сотрет в песок. Так нам и надо…

…Мне что-то говорит Марина, затем я слышу голос Макса, следом голос Кирилла, потом голос Юли и снова голос Марины. Голос за голосом – словно несущиеся в вихре таинственной карусели.

Все куда-то летит, я слышу одни голоса, а люди растворяются и пропадают. Наверное, я перебрал. А, может, и нет. Все относительно. И все неважно. Кроме этого бесконечного кризиса в головах. И города убийц.

Призрачный танец

Условный рефлекс повседневности гонит нас в несуществующую реальность. Наши деревья прорастают ветвями в осознанное не-существование. Выдуманные миры манят в свои раскаленные объятия. Мы бежим им навстречу, они иллюзорно испаряются в тяжком мареве.

Посреди улиц на маленькой площади раскинулась ярмарка. На фоне непрекращающегося движения беженцев и лихой игры выслеживающих их убийц она выглядит сюрреалистической фреской, обожествляющей безумие. Да так и есть.

Я иду между ярмарочных шатров и телег, пробираюсь в застывшей подобно желе толпе – осматриваю прилавки, вглядываюсь в людей и их тени. Что привело их сюда? Кому понадобился этот торг посреди океана безумия? Неужели даже на последнем ковчеге последние из выживших будут что-то продавать и покупать?

– Безусловно.

– Купля-продажа в крови…

– Смерть и ни капли любви…

Чьи это слова? Что за безнадежные рифмы? Кто тот незримый собеседник, чей голос подобно звону комара назойливо засел в голове?

Солнце висит в зените, выжигает город. Звон лопающихся струн катится по переулкам, скребется в окна домов. Пожиратель огня заглатывает сноп пламени и через секунду выплевывает его в толпу. Толпа ахает и расступается. Все словно позабыли, что смерть крадется по следу.