Песни/Танцы

Я прикинул, мог ли быть старик сумасшедшим. Скорее всего – нет. Даже наоборот. Сумасшедшими были все мы: мы покупали и продавали вещи, которые были нам не нужны, вообще никому не нужны. А старик был нормальным. Он не плодил бессмысленность и потому просто не понимал, почему она захватывает мир.

А она захватывала. Она ползла отовсюду: стальными клешнями телевизионной рекламы, вездесущими щупальцами супермаркетов, ощеренными жвалами менеджеров по продажам. Она потребляла нас, так же, как мы потребляли всю эту ненужную нам продукцию. Она переваривала нас и превращала в продукт. Чтобы продать нас дальше…

Через сорок минут я прибыл на Московский вокзал. Вышел из электрички. Покурил, глядя на идущий мимо поток людей. Еще раз подумал о смысле. Потом о доме. Снова о смысле…

Мы – убийцы смысла. Рано или поздно мы уничтожим его окончательно, все потеряет смысл. Тогда не станет и нас. И это правильно. А я – поехал домой.

Танец Мертвых Слов

Любое знание убийственно, любая книга опасна. В них сокрыт яд, который может убивать очень медленно – на протяжении всей жизни. Ты даже не заметишь, как он испепелит тебя изнутри.

Любое знание – запретно, а плод запретный – сладок. Мы охотимся за ним, не теряя ни мгновения времени, отдавая этой охоте все силы. Тем более опустошительны итоги: мы становимся никем.

Удивительно видеть тут библиотеку. Однако она вписывается в общую логику происходящего: знание-смерть хранится в логове убийц. Я вхожу под сень хмурых камней. Неживое отчаяние хранится в них, дышит ледяным дыханием, пульсирует нервной жилкой последнего дня.

Библиотека не тронута отступающими вглубь лабиринта беженцами и местными жителями: в мире, где жизнь оканчивается гораздо раньше, чем думаешь, и совсем не так, как хочешь, сила слова остается недооцененной, слово это мертво, ожидающе – вплоть до судного часа.

Человек-с-головой-Быка ходит между стеллажей с книгами, подходит к ним, берет что-то с полок, листает и выписывает, затем ставит на место – я замечаю его в столбе света, падающего сквозь потолочный витраж. Опять он, мой неизменный спутник.

– Ты тут хранитель что ли? – спрашиваю я, выходя из тени и прекрасно зная, что он обнаружил меня давным-давно.

– Упаси бог, – он сосредоточенно листает внушительных размеров фолиант, – но я часто заглядываю сюда.

– Что могут дать эти книги тем, кто бежит от смерти? Разве они могут обратить ее от них?

– Ты недооцениваешь силу мертвого слова.

– Почему мертвого?

– Все эти слова мертвы. Давно.

– …Мой вопрос?

– Книги не спасут от смерти, возможно, даже ускорят ее. Но они же дадут упокоение.

Сила мертвого слова – где-то я слышал об этом. Мертвое Слово звучит отголосками умерших голосов, заползает в ушные раковины опарышами потухших легенд, Мертвое Слово мертво тогда, когда мертво и все остальное. Жрецы Зиккурата, к которому закручивается лабиринт, – хранители мертвого слова. Это говорил Человек-без-Глаз. И мой незримый собеседник.

– Эти книги переживут людей, – говорит тот, который с головой Быка. – Они уже пережили многих.

– Тем меньше их ценность.

– Тут ты прав.

– Сила Знания тем ощутимее, чем меньшим Знанием ты располагаешь.

Он наклоняется над одной из книг, всматривается в пожелтевшие страницы, сдувает с них пыль. Читает о людях, которых больше нет, а, может, и вообще никогда не было. Ему больше нечего сказать, он поглощен силой Мертвого Слова, умерщвляющей мощью Знания. Мне тоже пора идти.

Я покидаю библиотеку, стараясь не смотреть на полки, не читать надписей на корешках, не прикасаться к этим книгам, к сокрытому в них Знанию. Ибо Знание убийственно.

Череда беженцев тащится мимо библиотеки, отравляя пространство своими потухшими взглядами. Они не замечают ее – и хорошо. Мертвое слово должно быть мертво. До своего времени.

Будни – Песнь 4. Куплет 4

Большинство современных людей на вопрос: «Как вы относитесь к мнению большинства?», ответит: «Мне плевать на мнение большинства». В этом плане я присоединяюсь к большинству: мне тоже плевать на мнение большинства. Такое вот масло масляное, тавтология с бескрайним смыслом.

Мнение большинства в нашем рабочем коллективе относительно моей фигуры, как я полагаю, сводится к определению «достаточно странный». Потому что я не вписываюсь в те стандарты, по которым они привыкли оценивать людей. Я вообще мало подхожу под те узкие мерила типичности, которыми определяется офисный мир.

Один из лидеров отдела по объему продаж, я, однако же, при этом открыто ненавижу мир купли-продажи и все, что с ним связано, как своего личного врага. Эталонный офисный сотрудник, я грежу о том дне, когда праведный огонь падет с небес на офисы и бизнес-центры, сметя их с лица Земли.

Такое взаимоисключающее состояние не укладывается в мозгах моего начальства и коллег. Большинству не понять моего нигилизма. Но мне плевать на мнение большинства, равно как и всем остальным на этот факт.