Песни/Танцы

Тамбур заполнила тягучая мелодия далекой незнакомой страны, оживляя в сознании картины тростниковых зарослей по берегам большой реки, несущей свои воды с севера на юг. Это была музыка негров с плантаций и одиноких странников, путешествующих по стране в вагонах товарных поездов. И вместе с тем это была музыка родной мерзлоты, ссутулившихся в темноте деревень, прячущихся в перелесках погостов, музыка ветра и талой воды. Я курил и слушал эту фантасмагорическую мелодию, дышавшую иной жизнью, ловил ноздрями запах угля, которым пропах вагон и который неизменно ассоциировался с железной дорогой. Я был другим, человеком за пределами круга, по которому привык бегать изо дня в день, словно белка в колесе, и эта мелодия тоже была другой, из-за пределов круга, незнакомой и волнующей.

Илья играл, и время переставало существовать. Пространство сминалось и казалось чересчур миниатюрным, хилым и беспомощным под напором звука, льющегося из губной гармоники. Губная гармоника была медиатором, проводником в мир иных чувств и восприятия, она открывала такие бесконечные дали, которые невозможно было даже представить.

Когда Илья закончил играть, воздух вагона еще пульсировал отзвуками мелодии, резонировал томными нотами других миров. Этот блюз был прекрасен.

– Как тебе? – спросил он меня, убирая гармонику в карман и доставая сигарету из-за уха.

– Я потрясен.

– Серьезно?

– Абсолютно. Это было великолепно.

– Как скажешь. Это один из моих любимых блюзов.

– Давай, за тебя тогда, – я протянул свою бутылку к его, чтобы чокнуться.

– За блюз.

– И за блюз, – мы стукнулись бутылками, потом отхлебнули по глотку.

Илья закурил. Я только-только затушил сигарету, поэтому не стал составлять ему компанию. Глянул на часы: время давно перевалило за полночь, близился час ночи.

– Сам учился играть? – спросил я Илью.

– И сам и с репетиторами. – Илья затянулся. – Я ж консерваторию закончил. У меня оба родителя – музыканты, так что это семейное. Отец на виолончели играет, а мама на флейте.

– Тогда понятно.

– Ага. К блюзу отец приучил, с детства мне пластинки ставил, он в советское время их нелегально у фарцовщиков покупал.

– С младых ногтей, в общем, в блюзе…

– С них, именно.

Мы помолчали. Илья курил, я пил пиво. Несмотря на то, что за окном уже давно была ночь, спать не хотелось. Хотелось вот так просто стоять в тамбуре, пить пиво, курить сигареты и общаться.

На улице просвистел мимо встречный поезд, мы обернулись к окну. За стеклом мелькнули смазанные контуры спальных вагонов с приглушенным светом.

– Кто-то Питер покинул, а кто-то туда только едет, – задумчиво произнес Илья.

– Да.

– У тебя пиво не кончилось еще? – Илья посмотрел на мою бутылку.

– Почти.

– Вот и у меня. Пойду еще принесу из своего запаса.

– Смотри сам, как знаешь.

– Я-то знаю.

Он вновь исчез в вагоне, а я пошел в туалет. В этот поздний час туалет был свободен, желающих его посетить не наблюдалось. Я справил нужду и промокнул лицо водой из-под крана. Вытер руки носовым платком.

Вернулся в тамбур, Илья стоял у окна и курил. На полу рядом с ним стояло шесть бутылок пива. Видимо, те самые запасы, о которых говорил мой новый знакомый.

– Не много ли на двоих будет? – спросил я его.

– В самый раз. Ты спать собираешься?

– Пока нет.

– Ну, тем более.

Мы открыли еще по бутылке. Стукнулись зелеными стеклянными боками. Сделали по паре глотков, помолчали, смакуя пиво во рту. Илья докурил сигарету и потушил окурок в пепельнице.

– К Вишере подъезжаем, – сказал он после небольшой паузы.

– Часто ездишь?

– Да почти каждые выходные, то туда, то сюда. Сегодня вот в Тверь, потом в Смоленск собираюсь рвануть.

– Времени на все хватает?

– Не хватает, конечно. Но я не расстраиваюсь, с моим громадьем планов все успеть – жизни не хватит. Так что от всего по чуть-чуть стараюсь урвать.

– Понятно.

– В Питере на теплоходе играю, друзья бизнес организовали – блюзовый теплоход, по Неве в сезон белых ночей курсирует, хорошую деньгу заделываю. И себе удовольствие – блюз все-таки играю. Народ, конечно, разный бывает… попадаются пьяные, шансон просят сыграть – приходится слать куда подальше, а так – отличная работа. Вот скоро снова сезон открывать…

– Везет тебе, работа по душе, все дела.

– У тебя не по душе?

– Да как тебе сказать…

– Как есть – так и говори.

– Если моя работа по душе мне будет – значит, пиши-пропало, не осталось души вовсе в мире. Продаем-перепродаем по кругу, какая тут душа. Душа тут помеха.

– Это да…

– Ладно, давай еще. За душу.

Стукнулись бутылками, выпили. За окном замелькали дома крупного поселка, поезд начал тормозить, в тамбур вышла проводница – открывать вагон.

– Фу, накурили тут, – только и сказала она.

– Приносим свои извинения, – ответил за обоих Илья.

В Вишере в наш вагон никто не сел. Поезд постоял пять минут на станции и тронулся дальше. Шел третий час ночи.

– …Будет время в Питере, – говорил Илья, открывая очередную бутылку пива, – заходи к нам на блюзовый пароход, отдохнешь, музыку послушаешь.

– Обязательно зайду.

– Чтобы еще такого тебе сыграть…

– Сыграй уже что-нибудь…