Песни/Танцы

 Но реальность приходится принимать такой, какая она есть. С этим утром, похмельем и головной болью. Планета Земля, как и родители, – мы ее не выбираем.

 Что поделать, если любое веселье с непременной пьянкой заканчивается полным раздраем на следующее утро. Как в одном старом американском фильме: жаль, что наши великолепные планы, которые мы строили вечером в субботу, заканчиваются утром воскресенья. Как-то так.

 Я нехотя встаю, одеваюсь и плетусь на кухню. Первым делом судорожно пью воду из чайника с остывшим кипятком. Потом иду в туалет и умываться.

 Родителей нет – на работе. У мамы – она учитель – заканчивается учебный год, отец работает сменами сутки через трое. Ну что же – я предоставлен самому себе.

 Сильного аппетита нет, но что-нибудь съесть надо, хотя бы в терапевтических целях. Делаю яичницу из трех яиц и двух кругляшек колбасы. Потом завтракаю и смотрю телевизор. По телевизору новости. Такие же, как и всегда. За то время, что я был в армии, мир не изменился. Убийства, нищета, разруха. Плюс экономический кризис. Новый жупел в арсенале политических воротил.

 Как ни странно, голова понемногу проходит, но наваливается слабость, тело становится ватным. Я медленно вожу вилкой по поверхности пустой тарелки – с завтраком покончено. Вставать с табуретки не хочется. Голос теледиктора жужжит: курсы валют, встречи президентов, разруха-требуха-погремуха-порнуха-вполуха – в пол уха слушаю все это я.

 Нет, действительно надоело. Неужели эта реальность настолько примитивна, что тысячелетиями в ней ничего не меняется? Одно и то же, круг за кругом. Кровавые жертвоприношения майя, теперь вот календарь майя – предсказания о конце света и все такое. Слушая новости, я понимаю, что конец света случился давным-давно, когда этот свет только дали. А теперь мы просто агонизируем, не желая принять очевидное: все мы давно мертвы.

 Наконец отрываю свое тело от табуретки и встаю на ноги. Первым делом выключаю телевизор, потом кладу грязную тарелку в раковину. Мыть ее сейчас совсем не хочется – помою потом. Иду в комнату.

 В комнате плюхаюсь на диван и засыпаю. Сон – единственное спасение от реальности, изменить которую мы не в силах. Хрупкая иллюзия, поддерживаемая размякшим рассудком. Мы слишком малы и ничтожны, чтобы менять этот огромный безумный мир.

 Что-то плывет перед глазами, какие-то фигуры и образы. Разноцветная чехарда сновидений. Казармы, плац, поезд, президент, телевизор, новости. Я мечусь в клетке собственного сознания, как животное, застигнутое врасплох лесным пожаром. Дни, месяцы, годы. Рождение, взросление, школа, институт, армия, работа, семья, рождение детей, работа, дом, работа, работа, работа, пенсия… смерть. Бесконечный лабиринт с одним входом и выходом. Войдя, ты уже знаешь, где выйдешь. Знаешь как. Почему. Тебя вынесут. Но сперва ты поплутаешь по мрачным коридорам да скользким тропкам лабиринта.

 Я просыпаюсь. Медленно выхожу из сна. Вырываюсь из его вязкой желейной патоки. Шевелю затекшими ногами, собираюсь с мыслями. Вроде стало лучше. По крайней мере, пропало ощущение скорого и неотвратимого конца, что было утром. Открываю глаза.

 Комната. Та же самая. Те же звуки за окном – звуки конца весны, звуки предчувствия лета. Пение птиц, крики детей, плавное урчание каких-то механизмов. Ничего не изменилось.

 Покинув диван, я иду покурить на лестничную площадку. Надо окончательно проснуться.

 Пока курю, из соседней квартиры выходит сосед Лаврик – контуженный и крепко пьющий ветеран Афганской войны. Сегодня он, похоже, опять навеселе.

 - Здорово, - говорит Лаврик.

 - Здорово, - отвечаю я.

 - Закурить есть? А то только проснулся. Надо за сигаретами сходить. И за водкой. Вчера нажрался – ух!

 Говорит Лаврик после контузии плохо – слова, словно масло по булке, размазываются по губам – а пьяный тем более: с трудом разбираю, что он там вещает. Видно, как трясутся его руки. Печальное зрелище. Протягиваю ему сигарету.

 - А ты чего? – спрашивает Лаврик, принимая сигарету и показывая пальцами, чтобы я дал еще и зажигалку, - Где был?

 - В армии, - даю ему зажигалку.

 Лаврик прикуривает.

 - Ну и как там сейчас?

 - Да так себе. Назад не тянет.

 Лаврик ухмыляется, потом затягивается.

 - Ладно, пойду собираться, надо водки сходить взять, - он тянет руку для прощания.

 Жму ему руку.

 - Бывай, - говорю я ему.

 - Давай, много не пей на дембель.

 - Ты тоже.

 - Мне-то что… - Лаврик с сигаретой исчезает в недрах своей квартиры.

 Докуриваю в одиночестве. Смотрю в окно парадной, за окном плывут рыхлые облака. Ветер вяло рассеивает инверсионный след исчезнувшего за пределами окна самолета. Небо застыло в майской истоме, задумчивое, ленивое, дряблое. Небу некуда спешить в отличие от людей. Люди уйдут – небо останется.

 Вернувшись в квартиру, решаю обедать. Аппетит вроде появился, теперь не придется запихивать еду в себя как утром. Вообще после сна самочувствие мое существенно улучшилось, пропали неприятные последствия вчерашней гулянки. Иду на кухню.