Песни улетающих лун

Звезда моя, осенью я умру. Магорда споют печальную песню, положат меня в челнок, ива последними листьями коснется лица моего, река понесет меня в Дррох. Впереди меня — венки из лесных цветов, принесенные летом, за мною плывут листья ив, погибшие осенью. Страхи мои поднимут в прощании руки, грехи мои будут стрелять горящими стрелами, любовь моя южным ветром разметает мне кудри, смерть моя будет смотреть на меня с деревьев.

Звезда моя, вот наступает вечер, на крыльях летят кошмары, ищут меня, смеются. Я обернулся бы волком, — страхи мои, словно охотники с факелами; я превратился бы в сокола, — грехи мои, словно силки с приманкой. Затравленным серым волком буду бежать к рассвету, раненым соколом буду лететь над лесом, кричать деревьям: “Сколько осталось ночи?”, спрашивать у реки: “Когда ты придешь, Тайвога?”

— Я приду скоро, — журчит под холмом река. — На небе всю ночь я искала любимого моего, и никто не сказал мне, где он. Живые звезды шептали чужое имя, мертвые звезды упали в чужие реки, — а я на небе искала, искала любимого моего; восход освежил мне ноги, луна опалила мне лоб, — а я в воде искала, искала любимого моего. Поет ли на дереве соловей, плачет в реке русалка, — это я годами ищу любимого моего, и мне говорят года, что я не найду его; губы ли ночью коснулись губ, пальцы ли вайделота утром легли на струны, — это я веками ищу любимого моего, и мне говорят столетья, что я не найду его.

Я приду скоро, но когда я приду, исчезнет все, что придумала ночь: звезды и стаи лун, ночные мечты и ночные кошмары, тени деревьев и свет светил, пасти волков и глаза медведей, крылья летучих мышей и когти совы, злобный хохот сыча и жалобный плач кукушки, тучи, несущие град и ветер, несущий тучи, Северный Ветер, гонитель птиц, и ты, Толкователь Птиц, последний поэт магордского племени”…

5

— Сумасшедшая! — Зося никак не могла успокоиться. — С глузду от страха съездила? Еще обратно хотела идти, героиня. Ну что стоишь, пошли уже! — крикнула она застывшей оцепенело сестре.

Ирка, растерянная, не видящая ничего перед глазами, подошла к брату. Вместе с Зосей они подняли Семена на руки, потащили по склону к закрывающему шлях шиповнику.

Старуха полезла тоже. Она первой выбралась из зарослей на дорогу; сестры, осторожно перетаскивавшие брата через колючие ветки, услышали ее вскрик. Сразу за этим коротким вскриком обе сестры различили нарастающий шум машины…

— Погибли! — Старуха метнулась обратно, под защиту кустов, отчаянно забормотала: — Заметили меня! Прямо на грузовик вылезла! Погибли мы все!!!

Первой из четверых пришла в себя Зося, громко и злобно выдохнула:

— Ложитесь же!

Они с Иркой опустили поспешно, почти уронили на землю Семена, потом повалились и сами. Старуха шлепнулась рядом; не в силах сдержать испуга, закрыла лицо руками.

Следующая минута была бесконечной и страшной. Колючие и густые, в зажженных гирляндах ягод, кусты шиповника дрожали мелко, ловили шепчущими губами растущие огоньки фар. Над ними раскачивалась, торжествуя, луна — выглядывала желтым блестящим глазом из проплывающих туч, касалась прозрачной ризой распластанных возле кустов людей. Сразу четыре сердца, разрываясь, ломая грудные клетки, выстукивали одно и тоже: