Песни умирающей земли

Он махнул сыновьям Шиолко, чтобы те выстрелили из пушки; его губы в это время произносили заклинание, а пальцы словно играли на трехрядном капитанском пианино.

Поток сжатого воздуха направил гарпун с неимоверной точностью прямо в широкую грудь пельграна. Брызнул желтый ихор. Вопль твари перешел в ультразвук.

— Скорее! — закричал Шрю и бросился на помощь матросам, которые начали выбирать металлический трос.

— Я брошу ее! — заорал разъяренный пельгран. — Отпустите меня — или, клянусь всеми Высшими богами, которым вы поклоняетесь, я оторву ей башку и брошу прямо сейчас!

— Брось ее — и умрешь! — крикнул Шрю, продолжая подтягивать пельграна к борту. Шесть мирмазонок держали его голову на прицеле. — Верни ее в целости и сохранности, и у тебя будет шанс выжить, — продолжил чернокнижник. — Я отпущу тебя, даю слово.

Пельгран завопил от досады и боли. Его вытащили на борт, словно огромную пернатую рыбу странной формы, смердящую падалью, и тварь начала бить крыльями, корчиться и реветь, пятная палубу желто-зеленым ихором. Но Вильва оказалась свободна, и преподобный Цепрес обнял ее, плачущую, но живую.

— Ты обещал, что отпустишь меня! — заорал пельгран.

— Обещал, — сказал Шрю и кивнул Дерве Корим, которая тотчас же, взмахнув своим самым длинным и острым мечом, разрубила волосатое туловище существа, — размерами оно превосходило Меривольта, которому пришлось поспешно отпрыгнуть в сторону, чтобы не попасть под дергающееся жало, — и половина задергалась на палубе, все еще пронзенная длинным зазубренным гарпуном. Шрю опять небрежно шевельнул пальцами, и вторая половина, вопя, кувыркнулась за борт, словно ее выбросила огромная невидимая рука. Тварь пролетела тысячу футов, извергая вопли, проклятия и ихор, и лишь потом сообразила, что у нее все еще есть крылья.

Ночь была длинная, но Шрю и Дерве Корим не сомкнули глаз. Тучи сгустились, и к полуночи «Мечта Стересы» оказалась окружена таким густым туманом, что сыновья капитана убрали почти все паруса и небесный галеон еле-еле двигался. Держась поблизости от стоявшего за штурвалом Шиолко, озаренного мерцающим светом лампы нактоуза, Шрю и предводительница мирмазонок едва могли разглядеть фонари на грот-мачте, превратившиеся в тусклые и далекие пятна. Единственным звуком, раздававшимся на корабле, — если не считать выкрикивание времени одним из сыновей Шиолко каждые четверть часа — было тихое «кап-кап-кап» возле каждой мачты и реи. Но за бортом все громче слышалось хлопанье кожистых крыльев, потому что десять пельгранов сужали круг.

— Думаешь, они попытаются проникнуть на борт этой ночью? — шепотом спросила Дерве Корим. Шрю с интересом подумал, что в ее голосе звучит лишь сдержанное любопытство, без намека на страх или тревогу. Ее шесть мирмазонок, завернувшись в одеяла, спали на влажной палубе — крепко, словно дети. Но, в отличие от детей, они могли проснуться по тревоге в любой момент, готовые ко всему. Шрю задался вопросом: каково это — перековать себя и позабыть о том, что такое страх?

Он сказал:

— Все зависит от того, как Красный, управляющий Фосельмом, оценивает свои шансы украсть нос.

С этими словами Шрю похлопал себя по карману возле сердца, где лежала коробочка.

— А они… есть? — спросила Дерве Корим. — Ну, шансы. Он может применить магию?

Шрю улыбнулся ей в мягком свете нактоуза.

— С магией я справлюсь, моя дорогая. По крайней мере, если она будет неприкрытой.

— Так ты по силе равен Красному и Фосельму? — в тихом шепоте женщины скользнули напряженные нотки.

— Сомневаюсь, — сказал Шрю. — Я могу помешать им завладеть носом, но в бою мне вряд ли удастся выстоять.

— А если, — прошептала Дерве Корим, коснувшись маленького арбалета за своим плечом, — Фосельм внезапно умрет?

— И даже в этом случае, — тоже шепотом ответил Шрю. — Но и без Красного старого чародея, известного под именем Фосельм, убить не так уж просто. Однако меня совсем другое беспокоит этой ночью.

— Что же тебя беспокоит, Шрю? — спросила Дерве Корим, и ее мозолистые пальцы, скользнув чернокнижнику за ворот, коснулись его обнаженной груди.

Улыбнувшись, Шрю отстранился и вытащил из кармана коробочку. Приблизив ее к лампе нактоуза, он прошептал:

— Это.

Указующий нос Ульфэнта Бандерооза, зависнув под самой крышкой, стучался в стекло. Шрю повернул коробочку вертикально, и нос приподнялся, словно намагниченный, ноздрями указывая вверх и чуть-чуть налево, во тьму и туман.

— Над нами? — сдавленно проговорила Дерве Корим. — Это невозможно.

Шрю покачал головой.

— Видишь штуковину с циферблатом на подставке рядом с капитаном, между штурвалом и кабестаном? В оссиповом двигателе, расположенном под нами, есть деталька, которая улавливает связанную с работой атмосферного эмульсификатора вибрацию корпуса и киля и перенаправляет ее сюда, а этот прибор показывает капитану, на какой высоте находится корабль, даже если вокруг ночь и туман. Ты должна видеть, что сейчас стрелка застыла возле пятерки — то есть мы в пяти тысячах футов над уровнем моря.

— Ну и что?