Песни в пустоту

За временем, о котором идет речь, в последние годы намертво закрепился штамп “лихие 90-е”. Официальная риторика тут имеет в виду, естественно, сугубо негативные коннотации – лишения, опасности, социальную неустроенность, – но русский язык хитрее и умнее любой власти, и даже в этой заржавевшей формулировке, если настроить оптику, просматривается второй, вполне себе рок-н-ролльный смысл. Лихой, если прямо по Далю, – это ведь не только и не столько суровый и трудный, это в первую очередь удалой, решительный, горячий, залихватский, и центральные персонажи следующих глав воспринимали реальность, которую им довелось воплощать в звуке, именно так. В заголовке книги, что вы держите в руках, не случайно цитата из Егора Летова – в песнях, о которых тут пойдет речь, чувствуется та же удивительная смесь восторга и отчаяния, восхищения и ужаса перед человеческой бездной, что и в музыке “Гражданской обороны”. Собственно, “Песнями в пустоту” звалась сделанная в 86-м запись акустического концерта Летова, которая вопреки желанию автора разлетелась по всей стране – и стала для многих первым столкновением с летовскими песнями. Как ни странно, в оригинале в этом словосочетании не было никакого специального отчаяния – Летову просто не понравилась вялая реакция публики на квартирнике. Однако, как это часто бывает с большими художниками, через несколько лет образ воплотился в жизнь по-настоящему трагично – в совсем другую эпоху и с совсем другими людьми, которым и правда в силу стечения обстоятельств нередко приходилось петь в пустоте и для пустоты.

* * *

Это книга о жизни – ослепительной и бешеной жизни, какой, кажется, не было ни до ни после. Девяностые как будто сами наводили резкость на людей и пространства. Клуб “Там-Там”, созданный добродушным вегетарианцем Всеволодом Гаккелем, который в предыдущей жизни играл на виолончели в “Аквариуме”, превратился в коммуну молодых выдумщиков и радикалов, в место, где рождался новый, неслыханный прежде звук. Юный последователь Гребенщикова Эдуард Старков, выдумав себя заново и создав группу “Химера”, извлекал метафизику из тяжелого гитарного электричества, вызывал на концертах демонов с помощью медной трубы и забрызгивал зрителей собственной кровью. Улыбчивый украинский бард Александр Литвинов случайно переименовал себя в Веню Дркина – и превратился в странствующего трубадура, который сводил вместе деревенскую непосредственность и трагикомический постмодернизм. Интеллигент-очкарик Андрей Машнин, повесив в гримерке на плечики офисный пиджак, выходил на сцену и неистово орал в зал резкие и точные слова, подсказанные злыми улицами. Бойцы московской индустриальной музыки из группы “Собаки Табака”, использовавшие в качестве инструментов бензопилы и отбойные молотки, имели почти что собственную авторскую передачу на федеральном канале. Поэт-пропойца Борис Усов дрался на концертах своей группы “Соломенные еноты” со зрителями, тем самым подкрепляя отчаянную и безнадежную силу своих песен. А молодой выборгский барыга Леха Никонов, будущий создатель “Последних Танков в Париже”, вдруг очутился перед микрофоном на сцене – и понял, что он рок-герой.

Это книга о смерти – об агонии страны, осознавшей всю мнимость и хрупкость своего былого величия, и о том, как распад социально-исторической сущности приводил к распаду личности. Рок-н-ролльная биография вовсе не обязательно предполагает трагедию – к счастью, тут есть масса контрпримеров, – но почти всегда подразумевает балансирование на грани, игру с собственной судьбой, тем более опасную, если довелось вести ее в России 90-х. Меньше всего авторы этой книги хотели бы романтизировать суицид, причитать: “Не уберегли” – или осуждать тех, кто сошел с дистанции (у наших героев встречаются все три варианта жизненных траекторий, и не только они), – нас скорее интересовала сама эстетическая ситуация, попытка прыжка выше собственной головы, прорыва куда-то за самого себя – и то, чем эти прорывы кончаются. Мы не то чтобы составляли список героев по разнообразию творческих стратегий – но, как выяснилось в процессе работы над книгой, “Песни в пустоту” представляют собой еще и своего рода дорожную карту путей, которые выбирали для себя люди, вольно или невольно оказавшиеся в подполье в ситуации, когда и тех, кто наверху, беспрерывно трясло и лихорадило.