Песня блистающей химеры

Маша шла по улице, шла и шла, потом свернула на другую... и тут увиде­ла на стене вывеску — «Вечерняя газета». Она существовала как-то отдельно, далеко от Дома печати, где недавно побывала Маша. «“Вечерняя газета”? Почему нет?» — подумала Маша и вошла в подъезд.

Уже в коридоре на втором этаже, куда выходили двери кабинетов, Маша услышала женский крик:

— Не могу! Он опять меня зарезал! Зарезал!

Тут из ближайшей двери, чуть не сбив Машу с ног, выскочила маленькая женщина и, прихрамывая, пронеслась мимо, куда-то по коридору... Дверь оставалась приоткрытой, Маша, оглушенная этим криком, вошла, но тут же вернулась, постучала в дверь и вошла опять.

В кабинете было два письменных стола, за одним из них сидел круглый, толстый человек с большим животом. Живот не помещался в пространстве между тумбами, так что он сидел к столу боком. Лицо у него тоже было боль­шое, чуть обвисшее, но выражение добродушное.

— Я студентка... — сказала Маша Александрова.

— А... — сказал человек. — Студентка... Хорошо... Это хорошо... — и поерзал за столом, удобнее устраивая живот. Вроде он таки втиснул его между тумбами.

Вернулась женщина, чуть не сбившая Машу с ног. Она была маленькая, щуплая и походила на растрепанную птичку, тем более, что только что, при­водя себя в чувство, сбрызнула лицо водой и волосы на ее голове слиплись на манер перьев.

— Студентка, — сказал мужчина и кивнул в сторону Маши. — Пришла.

— И ее зарежут! — закричала женщина. — Зарежут! И резать будут!

— Привыкнет, — сказал мужчина и миролюбиво помахал в воздухе рукой.

— К этому не привыкнешь! — закричала женщина.

— Да брось ты, Клава! — сказал мужчина. — Подумаешь! Нашелся тут Лев Толстой!

— Я не Лев Толстой, понятно, — сказала женщина спокойней и стала пудрить нос. — Но я в этот материал душу вложила.

— А, — сказал мужчина и опять помахал рукой. — Как вложила, так и выложишь. Душа здесь ни при чем.

— Ладно, — сказала женщина. — Тему закрыли. — И зарылась в свои бумаги.

— Так значит, студентка... — уточнил мужчина, поворачиваясь к Маше Александровой. — Хорошо, хорошо... Новая поросль, новые песни... Так о чем петь будешь, то бишь — писать?

Маша молчала.

— Понятно, — выручил мужчина с прежней доброжелательностью. — Нельзя объять необъятное. А необъятное — спереди, сзади, сверху и снизу. Конечно, если хорошо приглядеться.

— Хватит трепаться, — сказала женщина угрюмо.

— Хватит так хватит, — охотно согласился мужчина и опять повернулся к Маше. — Вот тебе адресочек, давай ноги в руки... Автобаза номер шесть. Грузоперевозки. Лучший шофер. Разговори. Расспроси. Может, что и полу­чится... — Он вырвал из блокнота страничку с адресом и протянул Маше. — Ноги в руки, вперед!

В коридоре мимо Маши опять пронеслась маленькая женщина.

— Кто же вас режет? — успела спросить Маша.

— А вот он, — женщина кивнула куда-то за спину и исчезла в туалете.

Из другого конца коридора прямо на Машу двигался небольшой плотный

человек в пальто с каракулевым воротником. В его внешности не было ничего необычного, ничего запоминающегося, ничего, чтобы как-то отделить его от других, но шел он так уверенно и прямо на нее, что Маша посторонилась, прижавшись спиной к стене.

На автобазу номер шесть она поехала утром на другой день, бесстрашно пропустив первую пару — античную литературу, справедливо решив, что живой человек, шофер, преодолевающий сотни и тысячи километров, чтобы доставить в нужное место нужные грузы, важнее сейчас каких-то там неиз­вестных ей людей, живших более двух тысяч лет назад.

С непривычки, к тому же не зная отдаленных районов города, Маша долго искала автобазу номер шесть, а потом долго искала нужного ей чело­века среди машин, неуютных, холодных казенных помещений, среди других людей. Наконец нашла, в то время как две пары античной литературы про­неслись где-то без нее.

Маша успела в самый последний момент — нужный ей человек, шофер по фамилии Волков, отправлялся в рейс. Он был коренаст, смугл, чем-то недо­волен и Машу встретил холодно. Тем более, он опаздывал и на разговоры времени не было. Моросило. Долгое время Маша провела на улице и очень замерзла, это было видно по ее несчастному лицу. Волков сжалился и велико­душно предложил ей забраться в кабину. В кабине тоже было холодно и пахло табаком. На Машины вопросы он отвечал односложно:

— Да... Нет... Да...

— Работа? Как работа.

— План? Ну план и план. Так ведь премиальных не дадут.

— Что там говорить? Крути баранку.

Больше Маша не смогла вытянуть из шофера Волкова ни слова.

После этого разговора она чувствовала себя подавленно. В институт возвращаться уже не было смысла, и она отправилась в редакцию вечер­ней газеты.

— Как дела, солнце мое? — спросил редактор Титов ласково (понятно, что все называли его Титом).

Глядя на Машу, он сразу все понял и, не без труда вытащив свое объеми­стое тело из-за стола, освободил место.

— Ладно, садись, научишься.

Маша села за его стол.