Песня для тумана (СИ)

Альвгейр не поверил своим ушам. В первый раз, когда услышал заклинание против мертвеца: если бы умер он сам, то, уж конечно, это бы заметил, а в то, что на его преследователей какой-то доброжелатель натравил драугра верилось не то что с трудом — вообще не верилось. Не было тут у Альвгейра таких доброжелателей. Он старался, как мог, скрывать свою власть над ветрами, дикими животными и растениями, а особенно, над водой, но гальдеры всё равно его ненавидили. Вельвы* просто сторонились. Сейдменов Альвгейр сторонился сам. И даже не просто сторонился, а…

Но во второй раз Альвгейр решил, что просто спятил. От непомерного перенапряжения, от отравления холодным железом, да мало ли! Из-за того же сейда**. Потому что ни с каким другим нельзя было перепутать голос подлой землеройки, ставшей Великим Бардом Пяти Королевств Ирландии (Да кто бы сомневался!) Нечего Ульву делать на полях Норвегии. И всё же… именно этот голос выкрикивал глумливые стишки со дна водяной воронки, и у полукровки-ши до сих пор алеют щёки от стыда и ярости при одном воспоминании об Ульве, сыне Брокка из-под Чёрной Горы.

Кто-то схватил Альвгейра за шиворот. Давно превратившаяся в лохмотья рубаха с мстительным треском отбросила ворот. Тогда этот кто-то, обладавший острыми когтями, подхватил ши под грудь и зашвырнул в ручей, будто обычный кожаный мяч. Измученный альв упал в ласковые объятия лесной воды и потерял сознание.

Утро было хмурым. По земле стелился плотный туман. Альвгейр определил его как гостя с Той стороны: белое марево поглощало звуки и не пускало к земле прямые лучи солнца: только по слабому молочному сиянию можно было догадаться, что где-то там, в Верхнем Мире, светило всё-таки существует.

Раны едва-едва затянулись. Полукровка восстанавливался гораздо дольше высокородных альвов. С другой стороны, такое количество железа для чистокровного ши стало бы трижды смертельным. Впервые в жизни Альвгейр возблагодарил судьбу за то, что мать его не была уроженкой Холмов. И по привычке возблагодарил кровь отца, обращавшую все силы природы в его молчаливых союзников. Подумав о союзниках, полукровка поёжился: у одного из них были очень острые когти. И до дрожи знакомый голос.

Искать пришлось долго. Плотный туман скрывал разбросанные по полю тела, Альвгейр то и дело о них спотыкался. Наклонялся, разглядывал неестественно вывернутые шеи, разорванные глотки, распоротые животы, переломанные в нескольких местах позвоночники и кости. Что двигало тем, кто вымещал на людях Мидгарда свою первобытную ярость? Альвгейр провёл здесь не так много времени, но успел побывать в четырёх крупных битвах. Нечеловеческая жестокость, с которой отнимали жизнь на этом поле, морозом продирала по коже и в самом деле наводила на мысли о ненасытном драугре. Жадно лакающее горячую кровь чудовище, в попытке заполнить собственную сосущую пустоту поедающее ещё бьющиеся сердца. Нечисть, выходец из Мира Мёртвых, жестокий, обречённый на вечный голод, беспощадный…

Он лежал в двух шагах от кромки леса: Альвгейру пришлось сделать круг по полю, чтобы найти. Сначала попался необычно целый труп лошади. Молодой хирдман с синими глазами не раз подмигивал красавцу-жеребцу, после чего тот неизменно под общий хохот сбрасывал наземь своего хозяина. Альвгейр знал, как торопился на расправу над шутником недавно женившийся ярл… Не дождётся прекрасная Исгерд***, неприступная с виду Исгерд, такая горячая на ложе страсти Исгерд домой своего мужа. Не дождётся и того, под кем стонала дикой кошкой, кому расцарапала спину и кого в полузабытьи звала «мой господин». Интересно, по ком она будет плакать больше?

Думать об этом было не особенно приятно. Но всё же гораздо приятнее, чем о том, кого Альвгейр так долго искал, продираясь через проклятый туман.

Об Ульве.

Он лежал на груди могучего ярла, как нежная возлюбленная после бурной ночи. Поистине, и эта ночь выдалась бурной. У человека был разбит череп. А цверг получил новый железный доспех из стрел и обломков копий, застрявших в его тщедушном тельце. Когда Альвгейр попытался разделить два тела, его, наконец, стошнило: кулак ярла застрял глубоко в груди его убийцы. Куда делось сердце, которому полагалось быть у цверга в груди, ши так и не понял.

Видят боги, он хотел его сжечь. Огонь — прекрасная и единственная надёжная возможность окончательно упокоить драугра. Альвгейр даже разложил костёр, мучительно гадая, удастся ли поджечь его в этом проклятом тумане.

Но что-то грызло изнутри. Он даже не смог уложить тело на дрова: руки безвольно опустились, отказываясь служить.

Если бы цверг не вышвырнул его с этого омерзительно зелёного поля, на месте торжественно забитой нечисти оказался бы водный ши-полукровка.