Песня для зебры

— Ну, ведь не все они — чудовища. Может, разум и возьмет верх в данном случае, — продолжал настаивать я.

Ханна села в постели и посмотрела на меня, как на пациента, которого подозревает в сокрытии симптомов заболевания.

— Пять дней, — взмолился я. — На шестой мы все отправим Хаджу. Так ему времени вполне хватит.

После этого, насколько помню, у нас состоялся еще только один разговор, имевший определенные последствия. Мы лежали, обнявшись и, казалось, позабыв на время все наши тревоги, когда Ханна ни с того ни с сего заговорила про Войтека, чокнутого поляка, любовника Грейс.

— Знаешь, где он работает? В центре звукозаписи в Сохо, где записываются всякие рок-группы. Он там целыми ночами крутится, домой является только под утро, до одури накачанный наркотиками, и они потом весь день занимаются любовью.

— Ты это к чему?

— К тому, что я могла бы пойти к нему и договориться насчет приемлемой цены.

Теперь уже я подскочил в кровати и сел.

— Ханна, я не хочу, чтобы ты в это ввязывалась. Если кто и будет посылать пленки Хаджу, то только я сам.

Она ничего не ответила, и я воспринял ее молчание как знак согласия.

Утром мы проспали, так что сборы проходили в суете. По просьбе Ханны я сбегал вниз и заказал микротакси[52] у мистера Хакима. Когда я вернулся в комнату, она стояла около шкафа, держа в руках мою сумку: та, по-видимому, вывалилась из тайника, пока мы впопыхах паковали вещи. Слава богу, мой драгоценный экземпляр “Я обвиняю!” с собой не утянула.

— Дай-ка лучше я.

Благодаря высокому росту я легко засунул сумку на место.

— Ох, Сальво… — выдохнула Ханна, что я перевел для себя как “спасибо”.

И поскольку она до сих пор была полуодета, пришлось ей все-таки повременить с отъездом.

*

В расписании автобуса-экспресса от вокзала Виктория до Севеноукса после взрывов появились дополнительные рейсы: многие из тех, кто раньше ездил на поезде, предпочитали теперь добираться по шоссе. Я был в некотором напряжении, когда подошел к очереди на автобус, понимая, какое впечатление производят моя шапочка с помпоном и цвет кожи. Сюда я добрался частично пешком, частично на автобусах, дважды выпрыгнув из них перед самым отправлением, чтобы уйти от возможной слежки. Профессиональная паранойя разыгралась не на шутку. К тому моменту, когда охранник на автобусной станции обыскал и меня, я уже почти желал, чтобы он меня вычислил и на этом все и закончилось. Однако он не нашел ничего предосудительного в коричневом конверте с надписью “Я обвиняю!”, который я свернул и запихнул во внутренний карман кожаной куртки. Когда я позвонил Грейс из телефонной будки в Севеноуксе, она безудержно хохотала. Их поездка на автобусе в Богнор не обошлась без приключений:

— Наша Амелия, ее так тошнило по дороге, Сальво… Ты не поверишь, она и весь автобус уделала, и свое новое платье, и ботинки. Мы с Ханной стоим тут со швабрами и не знаем, откуда начать!

— Сальво?

— Я люблю тебя, Ханна.

— Я тебя тоже, Сальво.

Получив свое отпущение, я мог приступить к выполнению задуманного.

*

Школа святого Родерика для мальчиков и девочек расположена на зеленой окраине старинного Севеноукса. Здесь, среди дорогих домов, перед которыми на выложенных гравием подъездных аллеях красовались новехонькие автомобили, высился двойник моего приюта: те же башенки и зубчатые стены с бойницами, и даже зловещие башенные часы. Отдельный “Зал памяти” из стекла и кирпича был построен на средства благодарных родителей и бывших учеников. Внутри светящаяся стрелка направляла посетителей вверх по выложенной плитками лестнице. Проследовав за полными дамами, я попал на деревянную галерею и оказался рядом с пожилым священником, с такой же идеальной седой шевелюрой, как у Филипа. Прямо под нами, образуя три стороны каре, выстроилось хоровое общество Севеноукса, все шестьдесят его легализованных членов. С высоты кафедры дирижер в бархатном пиджаке и галстуке-бабочке распинался перед ними о негодовании.

— Одно дело испытывать негодование и совсем другое — перелить его в звук. Вдумайтесь сами, хоть на минутку. Меновщики поставили свои столы в доме Божьем — что может быть хуже? Не удивительно, что мы в гневе. Как же иначе? Так что негодуем, господа, негодуем! И поаккуратнее со звуком “с”, особенно теноры. Поехали!