Песня для зебры

Пять часов. Прохожу свою привычную милю, однако вопреки всем инструкциям звоню из той же телефонной будки. Бросаю монету в один фунт, вторую держу наготове, но слышу лишь автоответчик Грейс. Если это Войтек, пусть перезвонит после десяти вечера, когда она будет в постели одна! Заливистый смех. А если это Сальво, пусть не стесняется оставить любовное послание для Ханны. Пытаюсь не стесняться:

— Ханна, дорогая, я люблю тебя.

Из соображений безопасности подавляю желание добавить: я знаю, что ты сделала, и считаю, что ты поступила правильно.

Кружным путем, боковыми улицами возвращаюсь в пансион мистера Хакима. Мимо призрачными всадниками проносятся велосипедисты, расплодившиеся после взрывов в метро. Зеленый фургон без каких-либо опознавательных знаков по-прежнему торчит у ворот. Талончика на парковку не видно. Слушаю шестичасовые новости. Мир не изменился с двух часов дня.

Надо бы поесть, чтобы отвлечься. В крохотном холодильничке позавчерашняя пицца, чесночная колбаса, ржаной хлеб, маринованные корнишоны и моя любимая паста “Мармайт”[54]. Когда Ханна только приехала из Уганды, она снимала крошечную комнатку на двоих с медсестрой из Германии и до сих пор считает, что англичане все как один обожают копченые колбаски, кислую капусту и пьют мятный чай. Отсюда и серебристая упаковка мятного чая в холодильничке у мистера Хакима. Как и все медсестры, Ханна кладет в холодильник любые продукты, независимо от того, портятся они или нет. Ее лозунг: не можешь стерилизовать — заморозь! Отогреваю масло, прежде чем намазать на ржаной хлеб. Сверху намазываю “Мармайт”. Жую неторопливо. Глотаю осторожно.

Семичасовые новости ничем не отличаются от шестичасовых. Неужели за пять часов никто в мире пальцем не пошевелил? Наплевав на соображения безопасности, выхожу в интернет, прокручиваю ленту давно не новых новостей. Террористы-смертники в Багдаде: сорок человек погибших, сотни пострадавших — или наоборот? Недавно назначенный посол США в ООН выдвинул еще пятьдесят возражений против предложенных реформ. Президента Франции положили в больницу — или выписали? Его заболевание объявлено государственной тайной — кажется, у него глазная инфекция. По неподтвержденным сообщениям из столицы Конго Киншасы, в восточном регионе страны неожиданно вспыхнул вооруженный конфликт между соперничающими военизированными группировками.

Звонит радужный телефон Ханны. Бросаюсь в другой конец комнаты, хватаю мобильник и возвращаюсь к монитору.

— Сальво?

— Ханна. Ну слава богу. Привет.

Источники, близкие к правительственным кругам в Киншасе, винят в произошедшем “империалистические элементы в Руанде”. Руанда отрицает свою причастность к конфликту.

— У тебя все хорошо, Сальво? Я так тебя люблю. Говорит по-французски, на нашем языке любви.

— Все хорошо. Отлично. Жду не дождусь твоего возвращения. А ты как?

— Я так тебя люблю, Сальво, что это даже глупо. Грейс говорит, она в жизни не видела, чтобы такая здравомыслящая женщина влюбилась до потери сознания.

В областях, граничащих с Руандой, все спокойно, сведений о каких-либо необычных передвижениях не поступало.

Я сражаюсь сразу на трех фронтах, Макси бы не одобрил. Я пытаюсь одновременно слушать Ханну, отвечать ей и соображать, стоит ли делиться прочитанным или повременить, поскольку пока не ясно, наша это война или нет.

— Знаешь что, Сальво?

— Что, милая?

— С тех пор как мы познакомились, я похудела на полтора килограмма.

И как тут прикажете реагировать?

— Это все из-за непривычных упражнений! — кричу. — Это я виноват!

— Сальво?

— Что, любовь моя?

— Я нехорошо поступила, Сальво. Мне нужно тебе кое в чем признаться.

Представитель посольства Великобритании в Киншасе называет слухи о возглавляемых англичанами наемниках в регионе “абсурдными фантазиями”.

Ну конечно он прав! Как же иначе! Ведь до переворота еще девять дней! Или Бринкли скомандовал наступление, едва я выскочил из его дома?

— Слушай, ничего плохого ты не сделала. Все в порядке. Правда! Не важно, о чем речь. Я все знаю. Расскажешь, когда вернешься, ладно?

В отдалении слышится пронзительный детский визг.

— Ой, Сальво, мне пора.

— Понимаю, беги. Люблю тебя.