Песня для зебры

— Я сказал, притуши этот лихорадочный блеск в глазах, сынок. Отныне и навсегда. Еще раз его увижу, начну за тебя беспокоиться. Мы хоть и верующие, но отнюдь не фанатики. Если оставить в стороне твои незаурядные таланты, мы предлагаем тебе обычный кусок хлеба, ту же будничную работу, какую ты выполнял бы для любого из своих клиентов, только в интересах государства и ее величества, что устраивает нас обоих.

Я заверил мистера Андерсона, стараясь не выказывать чрезмерного энтузиазма, что любовь к родине занимает почетное место в списке моих приоритетов.

— Согласен, есть еще ряд отличий, — продолжил он, будто отметая возражения, хоть я и не думал возражать. — Например, тебя не станут особенно посвящать в детали перед тем, как ты наденешь наушники. Ты не будешь знать, кто с кем говорит, где, о чем речь и как мы на этих людей вышли. По крайней мере, мы приложим все усилия, чтобы ограничить твою осведомленность, так как она противоречит правилам безопасности. Если же у тебя все-таки появятся собственные гипотезы, советую держать их при себе. Вот на что ты подписываешься, Сальво, вот что означает секретность: если застукаем тебя за нарушением правил, тут же за ушко да на солнышко с жирной черной меткой. А наша черная метка не смывается, в отличие от некоторых, — самодовольно подытожил мой собеседник, вызвав у меня непрошеную мысль: а нет ли тут подсознательного намека на цвет моей кожи? — Не надумал порвать этот листок бумаги и забыть, что ты сюда приходил? Последний шанс, Сальво.

На что я, сглотнув, ответил, призвав на помощь все запасы хладнокровия:

— Никак нет, сэр. Я с вами, точно.

Мистер Андерсон пожал мне руку и заявил, что рад приветствовать меня в почетном обществе слухачей-мазуриков — так, дескать, он предпочитает называть данное подразделение.

*

Сразу скажу, что все попытки мистера Андерсона умерить мой пыл пропали втуне. Сидеть, скорчившись в одном из сорока тесных звукоизолированных отсеков засекреченного подземного бункера, прозванного Говорильней, за которыми с особого балкончика присматривает наш куратор, слащавый Барни, вечно щеголяющий в цветастых жилетках, — это мистер Андерсон называет “обычным куском хлеба”? Девушки в джинсах приносят-уносят пленки, расшифровки записей и — вопреки общепринятым правилам поведения на рабочем месте — бесконечные чашки чая, пока я слушаю, как один из лидеров Армии сопротивления Господа[11] в Уганде на языке ачоли по спутниковому телефону договаривается о создании базы по ту сторону границы с Восточным Конго; а минуту спустя уже тяну лямку в доках Дар-эс-Салама, пытаясь расслышать, как на фоне портовой какофонии, под крики разносчиков и гудение раздолбанного настольного вентилятора, отгоняющего мух, кровожадная шайка сочувствующих исламистам придумывает способ завезти арсенал зенитных ракет под видом оборудования для тяжелой промышленности. И в тот же вечер оказываюсь единственным, кто собственными ушами слышит, как трое нечистых на руку офицеров из армии Руанды торгуются с китайской делегацией, желая сбыть им захваченные минералы. Или трясусь на ухабах под пронзительные автомобильные гудки по улицам Найроби в лимузине кенийского политического деятеля, который выцыганивает у строительного подрядчика, индийца, огромную взятку за разрешение покрыть новую шоссейную дорогу в пятьсот миль длиной всего одним тонюсеньким слоем гудрона, что продержится не дольше двух сезонов дождей. Это вам не “обычный кусок хлеба”, мистер Андерсон. Это — святая святых!

Но никому, даже Пенелопе, я не позволял увидеть лихорадочный блеск в моих глазах. “Если б ты только знала!” — думал я, когда она в очередной раз спускала на меня собак при своей закадычной подружке Поле или посвящала выходные очередному семинару, куда, похоже, никто больше, кроме нее, не ездил, и возвращалась притихшая, но страшно довольная своей повышенной квалификацией. Если б ты только знала, что твой погрязший в рутине игрушечный муженек проходит по платежной ведомости английской разведки!

Но я не давал себе послаблений. К черту мимолетный реванш. Я выполнял свой долг перед Англией.

*

Наш “мондео” обогнул Беркли-сквер и въехал на Керзон-стрит. Проехав кинотеатр, Фред остановил машину у бордюрного камня и повернулся ко мне, доверительно обращаясь через спинку своего сиденья как шпион к шпиону:

— Тебе вон туда, приятель, — пробормотал он, чуть мотнув головой, но не показывая пальцем на случай, если за нами следят. — Дом двадцать два Б, зеленая дверь, метрах в ста по левой стороне. У верхнего звонка надпись “Харлоу” — как название города. Когда ответят, скажешь, что принес бандероль для Гарри.

— А Барни там будет? — спросил я, на миг струхнув от перспективы столкнуться с мистером Андерсоном наедине в незнакомой обстановке.

— Барни? Кто это?