Песня для зебры

Я был твердо настроен разговорить Бриджет насчет моих новых работодателей, чтобы с помощью хитроумных вопросов получше разобраться в структуре безымянного Синдиката и в его взаимоотношениях с секретными службами Великобритании, которые денно и нощно пекутся о нашем благополучии, сокрытые от взоров среднестатистического Джона Смита. Но вместо этого, пока мы проталкивались через еле ползущие потоки машин, я принялся громогласно петь дифирамбы своей жене Пенелопе, объявляя ее самой привлекательной, восхитительной, утонченной и верной спутницей жизни, о какой только может мечтать лучший на свете переводчик и тайный защитник британской короны. Я называл ее блистательной журналисткой, сочетающей практичность с чуткостью, и вдобавок превосходной кулинаркой — откровенный занос в область фантастики, если знать, кто у нас в семье готовит. Не все, что я говорил, было абсолютно положительным, так не бывает. Если в час пик вы рассказываете незнакомой женщине о своей супруге, нельзя не приоткрыть, хоть чуть-чуть, и отрицательные черты ее характера — иначе вас просто перестанут слушать.

— Но как, черт возьми, мистер и миссис Совершенство вообще нашли друг друга? Вот чего мне никак не понять, — выпалила Бриджет обиженным тоном человека, который четко выполнял инструкции на упаковке — и все без толку.

— Эх, Бриджет, — произнес кто-то чужой моим голосом, — да вот как…

*

Восемь вечера в неприбранной холостяцкой комнатке, которую Сальво снимает в Илинге, рассказываю я, пока мы с Бриджет, рука об руку, стоим на переходе, поджидая зеленого света. Звонит мистер Амадеус Осман из “Всемирного агентства юридических переводов”, вонючей конторы на Тоттенхэм-Корт-роуд. Мне надлежит немедленно явиться на Канэри-Уорф, где Великая Национальная Газета предлагает бешеные бабки за мои услуги. Я пока еще борюсь за свое место под солнцем, а мистер Осман берет за посредничество пятьдесят процентов.

Через час я уже сижу в роскошном офисе, с одной стороны от меня редактор, а с другой их лучшая репортерша, с очень аппетитными формами — угадайте кто. Перед нами торчит на корточках ее стукач — бородатый африканский араб, матрос с торгового судна, который за сумму, превышающую мой годовой доход, согласен облить грязью продажных таможенников и полицейских, работающих в ливерпульском порту. По-английски он говорит еле-еле, его родной язык — классический суахили танзанийского розлива. Наша суперрепортерша, а с нею и ее редактор оказались перед классической дилеммой разоблачителя: проверь свой источник через органы — и потеряешь сенсацию; поверь ему на слово — и самого так обольют, что без адвокатов не отмоешься.

С согласия Пенелопы я беру расследование в свои руки. Под градом вопросов стукач начинает изменять и уточнять свои показания, добавляя новые детали, выкидывая старые. Я заставляю мерзавца повторяться. Указываю на многочисленные противоречия — и наконец, под моим перекрестным допросом, он во всем признается. Он враль, мошенник. Пятьдесят фунтов — и он уходит. Редактор рассыпается в благодарностях. Одним махом, восторгается он, я спас их лицо и банковский счет. А Пенелопа, переварив унижение, заявляет, что с нее море выпивки.

— Понимаешь, ведь считается, что переводчики — этакие старательные тихони в очочках, — скромно объяснил я Бриджет, пытаясь обратить в шутку жгучий и, пожалуй, чересчур откровенный интерес, который с самого начала проявила ко мне Пенелопа. — Ну а я вроде как обманул ее ожидания.

— Или у нее просто крышу снесло, — поддакнула Бриджет, еще крепче прихватывая меня за локоть.