Песня исцеления (СИ)

   Будинка двинулась еле-еле, поддерживаемая с обеих сторон кудесницей и Драгоной, слабея с каждым шагом. Судья велел поднести детей поближе и показать ему их личики. Тут оба малыша проснулись, и на всю палату раздался детский плач на два голоса.

   — Живые!.. Живые! — прокатилось среди слушателей.

   А Будинка, пребывавшая на пределе нервного напряжения, обмякла и начала оседать. Светлана едва успела поймать детей из её ослабевших объятий, а Драгона подхватила Будинку на руки.

   — Она просто переволновалась, — объяснила она.

   — Хорошо, сажайте её на место, — разрешил судья. — И приведите в чувство.

   Драгона отнесла Будинку и усадила на лавку, детей временно взяла Радимира и принялась убаюкивать мурлыканьем, а Светлана своими колдовскими пальчиками сплела золотой узор волшбы, и тот сеточкой лёг на лицо Будинки. Та открыла глаза.

   — Всё хорошо, моя милая, всё хорошо, — ласково приговаривала волшебница.

   — Мои деточки, — простонала Будинка, осознав, что её объятия опустели.

   — Не пугайся, вон они, у госпожи Радимиры, — показала Светлана. — Смотри, как они сладко уснули под мурчание-то!

   — Дайте их мне... дайте...

   Малышей вернули матери, и она судорожно прижала их к себе. Они снова спали, как маленькие котята.

   — Ну, что ты скажешь, жёнка? — обратился к Будинке судья. — Всё ли, что твой муж и свекровь поведали, правда?

   Та обмерла, не в силах сказать и слово. Светлана снова зажурчала ей на ушко успокоительной речью:

   — Крепись, крепись, моя хорошая... Скажи всё как есть, ничего не бойся. За правду тебя никто не осудит. Я с тобою.

   Будинка собралась с силами и произнесла:

   — Досточтимый суд... И вы, люди добрые... Не верьте ни одному слову моей свекровушки. Нет правды в том, что она тут наговорила.

   — Да как же нет, как же нет правды-то?! — оборвала её та, вскакивая со своего места и упирая руки в толстые бока, раздувая свой нос-бульбочку и возмущённо сопя ноздрями. — Люди добрые, это оборотни проклятые всё ей внушили, не свои мысли она говорит, а ихними волчьими словами её уста брешут!

   — Помолчи, мать, — строго осадил её судья. — Когда ты говорила, тебя слушали и не перебивали. Теперь и ты послушай, когда другие говорят! — И кивнул Будинке: — Говори далее, жёнка.

   Будинке стоило больших усилий снова собраться после наскока свекрови. Светлана её приободрила ласковыми словами, и та опять заговорила:

   — Так вот, люд добрый... Взял меня муж бесприданницей, и были счастливы мои матушка и батюшка, что замуж меня сбыли. Небогаты мы, а детей много, тяжело столько ртов кормить. Считали мои родители свекровушку и мужа моего за благодетелей, оттого что теперь те меня кормить станут. А люди они оказались недобрые, помыкали мною, как рабыней, слова ласкового я от них не слышала. Всю работу на меня взвалили. И когда детушек под сердцем понесла, послабления мне не было. День-деньской спину гнула, как холопка, а им всё не то, всё не так. Иди, переделывай! А у меня уж ноженьки подламываются... Ну и получу колотушку. Муж — плёткой или кулаком, свекровушка скалкой ударить могла, за волосы таскала.

   — Да когда ж я на тебя, негодница, глаза твои бесстыжие, руку-то поднимала?! — опять вскочила свекровь. — Люди добрые, не верьте, врёт она как дышит, бровью не ведёт!

   — Так, мать! — прикрикнул судья. — Ежели ты перебивать станешь, велю тебя из судебной палаты вывести!

   — Всё, молчу-молчу, боярин-батюшка, — покорно откликнулась свекровь, садясь на место.